40 
— Они были слишком стянуты, — солгала Абигейл, а затем, не зная, сколько еще сможет просидеть против Ника, не сотворив при этом какую-нибудь глупость — вроде того, чтобы перегнуться через столик и поцеловать, притворно зевнула. — Мы скоро поедем домой? — спросила она. — Мне завтра рано вставать.
Если он и сообразил, чем была вызвана ее усталость, на лице его тем не менее не появилось и намека.
— Конечно, — ответил Ник ласково и потребовал счет.
Прошедший чуть раньше дождь унес с собой все тучи, и миром завладела светлая, ясная ночь с небом, усеянным звездами. Абигейл жадно вдохнула свежий влажный воздух.
Они ехали домой в молчании, и, лишь когда уже стояли в холле и Ник закрывал парадную дверь, Абигейл обратилась к нему с вопросом, который весь вечер тревожил ее:
— Ник!
Он обернулся.
— Что, Абби?
— Могу я спросить тебя кое о чем?
Долгую секунду он изучал ее лицо.
— Спрашивай, — наконец произнес он. — Но не лучше ли подняться наверх в гостиную?
— Думаю, да.
К тому времени, когда она уселась на один из больших диванов напротив него, мужество почти покинуло ее. Почти, но не совсем.
Он снял пиджак и галстук, расстегнул две верхние пуговицы рубашки и откинулся на мягкие подушки. И теперь, расслабленный и одновременно уверенный, внимательно смотрел на нее.
Как несправедливо, подумала Абигейл с каким-то отчаянием, стараясь не глядеть на это стройное мускулистое тело.
Зачем он надел шелковую рубашку, так прекрасно подчеркивающую великолепный торс? Специально? Чтобы возбудить ее? Он хотя бы сознает, что она совершенно ясно различает линии этого плоского, твердого живота? Разве он не понимает, как жаждет она снова очутиться в его объятиях?
Досадливым движением она махнула рукой, как будто отгоняя от себя наваждение. Она совершенно не готова к этому.
Полагая, что Орландо отвратил ее от мужчин, Абигейл даже радовалась этому, и вот теперь Ник вызвал все те чувства, которые, как она считала, уничтожены навсегда и отсутствие которых заставляло ее чувствовать себя женщиной только наполовину.
Однако желание, что Абигейл испытывала к Нику, так и не привело к полному освобождению, как она его себе представляла. Где-то глубоко, в подсознании, у нее все-таки затаился страх. Страх, что этого никогда не произойдет, что она вернется к тому сводящему все на нет ужасному состоянию и снова почувствует, что живет только наполовину…
Ник не прикасался к ней со времени все изменившего поцелуя у нее на кровати, когда он внезапно отгородился от нее, обвинив в том, что она похожа на мать. Он и сейчас такого же мнения? Или это были лишь пустые гневные слова, вызванные именно тем, что она замкнулась в самый неподходящий момент?
Может быть, ее минутное отдаление оскорбило его как любовника? Или дело в том, что такой человек, как Ник Харрингтон, обычно так и действовал?
Дразнил, а затем отступал? Воздерживался от удовольствия ради окончательного соблазнения? Так что женщина могла существовать лишь благодаря силе его поцелуев — снова и снова, пока от страстного желания не становилась слишком слабой, чтобы противиться ему?
Сколько вопросов! Она никогда не смогла бы узнать ответы на них, кроме одного. Это был вопрос, задать который она была совершенно вправе. Абигейл посмотрела на Ника.
— Когда мы были в моем доме, ты предположил, что я так же неразборчива, как была моя мать… Она заметила, что он слегка вздрогнул. — Ты действительно так думаешь, Ник? Мгновение он молчал, затем встал, подошел и сел рядом с ней, взяв ее руку.
— Нет, конечно, — негромко сказал он. — И я уже извинился перед тобой, Абби.
— Но зачем говорить то, что ты не думаешь?
Он вздохнул.
— Я сказал это, потому что был зол и…
Она посмотрела ему в глаза, такие необычайно зеленые этим вечером.
— И — что?
-..расстроен, — неохотно признался он. — Потому что я очень хотел заняться с тобой любовью…
— Т-ты? — прошептала она.
Он сжал губы.
— Ты чертовски хорошо знаешь, чего я хотел! Не будь наивна, Абби! Ты была замужем, в конце концов!
Абигейл решительно подавила нахлынувшую волну страха. Потому что если она поддастся ему, этому страху, то тем самым примет жестокое наследство Орландо — и никогда не сможет ответить другому мужчине.
Она взглянула на свою белую руку, так доверчиво лежащую в руках Ника, и заставила себя возразить ему:
40 
