очень нудно 
77 
Когда мы проходили бесконечными дворцовыми переходами, нас встретила толпа женщин из «Чрева Парижа». Сложился обычай, когда публика присутствовала при рождении королевских отпрысков, однако это относилось только к королеве. При рождении членов королевской семьи меньшего ранга допускалось лишь присутствие ее членов, поэтому народу не разрешили пройти в спальню графини, он был во дворце.
Когда я шла с принцессой де Ламбаль и следовавшей за нами в нескольких шагах мадам Кампан в свои покои, я увидела, что все женщины из «Чрева Парижа» обернулись. Они смотрели на меня с откровенным любопытством, к которому я стала привыкать. Я старалась не отворачивать нос, почувствовав запах рыбы — передо мной, были торговки рыбой, которые более всех торговок Парижа были известны своей несдержанностью в выражениях. Они столпились вокруг меня, прикасаясь к моему платью и рукам. Последние особенно их восхищали: мои пальцы были длинными и изящными, кожа нежной и белой и, разумеется, все они были украшены моими любимыми бриллиантами.
Одна женщина, приблизив ко мне лицо и резко кивнув в сторону покоев, где лежала роженица, сказала:
— Вы должны были бы быть там, мадам. Вы должны принести наследников для Франции, а не ласкать своих светских подружек.
Я видела, как принцесса вздрогнула будто от удара, и ощутила, как вспыхнули от прилива крови мои щеки, но я попыталась с высоко поднятой головой пройти сквозь толпу.
— Вам следует спать с королем, а не танцевать ночи напролет до самого утра.
Эти женщины могли видеть меня, когда я возвращалась из театра Опера на рассвете, в то время как они спешили на рынок.
Кто-то со смехом сказал:
— Говорят, он не может… Это правда? — Грубый хохот. — Вы должны постараться, чтобы он смог, мадам…
Это становилось невыносимым. Зловоние, исходившее от этих женщин, оскорбительные слова, которые становились все грубее! Разве недостаточно того, что я должна была увидеть свою невестку с новорожденным сыном на руках? Неужели я еще должна выслушивать оскорбления, которых не заслуживаю?
Мадам Кампан была рядом со мной. Я видела, как она со спокойным достоинством прокладывает путь сквозь толпу. От моей любимицы Ламбаль было мало проку в таких ситуациях.
— Королева исчерпала свои силы, — сказала мадам Кампан.
Грубая насмешка заставила меня содрогнуться, однако довольно! Я все же королева Франции! С наивысшим королевским достоинством, на которое только была способна, я прошла сквозь толпу этих галдящих женщин, как будто не видя их и не слыша их оскорбления, словно они вообще не существовали. Когда я очутилась в своих покоях, мне были слышны их выкрики за спиной; я увидела заплаканное лицо принцессы и спокойное лицо мадам Кампан.
Я сказала:
— Оставьте меня… с мадам Кампан.
Когда дверь захлопнулась, я не могла больше сдержаться, упала на постель и зарыдала.
Я рассказала мужу об этом случае, и он опечалился.
— Это так несправедливо… так несправедливо… Разве это моя вина? — Увидев его изменившееся лицо, я поправилась. — Разве это наша вина?
Он пытался утешить меня, и я шепнула ему:
— Есть только один выход — маленькая операция.
— Да, — ответил он, — да. Я схватила его за плечи, мое лицо озарилось надеждой.
— Ты согласен?
— Я согласен подумать.
Я вздохнула. Он так долго думал. Прошло около шести лет. Чего он боялся? Скальпеля? Конечно, нет. Он не был трусом. Он боялся унижения. Людям захотелось бы все знать, получить замечательный повод посудачить и быть в курсе наших интимных дел. Даже сейчас, когда он приходит в мою спальню, они наверняка подсчитывают количество часов, которые он провел там. Именно такое постоянное и назойливое наблюдение отравляло нашу жизнь. Если бы нас оставили в покое!
— Ты собираешься… ты собираешься показаться врачам?
Он кивнул. Он хотел дать мне все, что я прошу, а я ясно дала понять, что больше всего хочу детей.
Когда он ушел, я села за письмо к матушке, в котором писала:
«У меня большие надежды на то, что мне удастся убедить короля согласиться на пустяковую операцию, которая даст столь необходимый результат».
В ответном письме матушка просила держать ее в курсе, и я подчинилась ей. Я рассказывала ей обо всем, но не думаю, что она могла понять, как на меня действовала такая ситуация. Мне было двадцать лет. Я была молода и совершенно здорова. Моя жизнь не была похожа на жизнь девственницы — достаточно вспомнить постоянные разочаровывающие попытки, кончающиеся неудачей. Я измучилась и была несчастной. Я отворачивалась от мужа, а потом вновь обращалась к нему. Он показывался врачам, подробно расспрашивал о предполагаемой операции, осматривал инструменты, которые должны будут использоваться, а потом вновь приходил ко мне.
77 
