94 
Мы играли в карты, шутили и разыгрывали друг друга. Артуа всегда любил розыгрыши, и мы с принцем де Линем решили подшутить над ним. У нас часто бывали музыкальные вечера в оранжерее. Там высоко в нише одной из стен находился бюст Людовика XIV. Когда концерт оканчивался и мы уходили из оранжереи, Артуа всегда низко кланялся статуе и громко восклицал:
«Добрый вечер, дедушка!»Я подумала, что если бы статуя ответила ему, то он испытал бы настоящее потрясение. Поэтому мы договорились, что достанем лестницу и принц де Линь заберется наверх и ответит Артуа Мрачным загробным голосом.
Мы покатывались со смеху, представляя, как всполошится Артуа, решив, что своей легкомысленной шуткой он вызвал из могилы тень своего великого и грозного предка.
Однако принц отказался в последний момент, поскольку один из его друзей сказал ему, что кто-то задумал продлить шутку дальше и не приносить обратно лестницу, по которой он мог бы спуститься вниз, а он не испытывал большого желания провести ночь в оранжерее, сидя в нише возле бюста Людовика XIV, и розыгрыш не состоялся. Вот какой жизнью мы жили.
Когда я находилась в безысходном отчаянии, думая, что у меня никогда не будет ребенка, мне вдруг показалось, к моей великой радости, что я забеременела. Меня охватило такое возбуждение, что я едва могла заниматься своими обычными делами. Меня ужасала мысль, что я могу ошибиться, и поэтому я решила ничего никому не говорить, пока не буду уверена. Вначале каждый пристально за мной наблюдал, а потом это прекратилось, чему я была рада.
Мне ничего не хотелось делать, только мечтать о ребенке. Я притворилась, что заболела — одно из моих «нервных притворств», чтобы побыть одной, наедине со своими мыслями.
«Монсеньер де дофин», — твердила я себе сотню раз на день.
Я пристально рассматривала свое тело, однако пока не замечала никаких изменений. Я стала очень осторожно входить и выходить из ванны, чтобы не поскользнуться. Моя ванна имела форму деревянного башмачка. В интересах благопристойности я принимала ванну в длинной фланелевой рубашке, застегнутой на все пуговицы до шеи. Когда я выходила из ванной, то всегда заставляла одну из служанок держать платье передо мной, чтобы меня не видели. Теперь мне представлялось это необходимым вдвойне.
Проходили недели. Я продолжала хранить свой секрет. Наконец я почувствовала, что ребенок шевельнулся во мне.
Мужу следовало рассказать об этом первому. Я была столь взволнована, что не знала, как преподнести такую новость. Я знала, что и его переполнит душевное волнение. Разве он не желал этого так же, как я?
Я пришла к нему в покои с глазами, в которых сквозь слезы пробивалась радость. Увидев меня, он поднялся и обеспокоенно подошел ко мне. Улыбаясь сквозь слезы, я сказала:
— Сир, я пришла, чтобы подать жалобу на одного из ваших подданных.
— Что случилось? — встревоженно спросил он.
— Он ударил меня ногой.
— Ударил тебя ногой! — на его лице появилось выражение возмущения и ужаса. Я разразилась смехом.
— Там, в животе, — ответила я. — Он еще очень мал, поэтому, я надеюсь, что Ваше Величество не будет слишком строгим…
Он взглянул на меня, и на лице его отразилось удивление, сменившееся восхищением.
— Может ли это быть? — шепотом спросил муж.
Я кивнула. Тогда он обнял меня, и в течение нескольких минут мы стояли, прижавшись друг к другу.
Мы были так счастливы, что оба заплакали.
Своей матушке я написала:
«Мадам, моя дорогая мамочка, моим первым побуждением, которому я, к сожалению, не последовала несколько недель тому назад, было написать вам о своих надеждах. Меня остановила мысль об огорчениях, которые могут быть причинены вам, если они не оправдаются…»
Я стала воздерживаться от танцев — это могло плохо отразиться на ребенке. Мне хотелось сидеть и мечтать.
Испытывала ли я когда-нибудь большее счастье? Не думаю. Ребенок — плоть от плоти моей!
Когда Арман пришел посидеть на моей постели, я была немного рассеянной и не замечала его. В моем воображении возникал образ другого ребенка. Моего собственного. Моего маленького дофина.
Я часто писала матушке о всех своих чаяниях, как я собираюсь заботиться о моем дофине, что я готовлю для него. За собой я следила. Стала медленно прогуливаться в парке Версаля и около Трианона; мне нравилось сидеть и вести спокойную беседу в своих апартаментах, слушая спокойную музыку и занимаясь каким-нибудь рукоделием. Я придумывала одежду для ребенка. Мне так много хотелось сделать для него своими руками, и уже невмоготу было ждать его рождения.
94 
