очень нудно 
39 
За ними следовала моя карета. Я сидела очень спокойно и не смотрела ни вправо, ни влево. Я ощущала враждебное молчание. Временами до меня доносился ропот: «Австриячка!» «Мадам Дефицит», «Сегодня она не надела колье». Затем кто-то закричал: «Да здравствует Орлеан!». Я знала, что это означает. Да здравствует мой враг. Они приветствовали его, когда мимо проезжала я.
Я старалась не думать о них. Я должна улыбаться. Я должна помнить, что мой маленький сын будет смотреть на эту процессию с веранды над конюшнями, куда я приказала его принести.
Я думала о нем, а не об этих людях, ясно показавших, что они ненавидят меня. Я сказала себе: «Почему я должна обращать на них внимание? Пусть только он вырастет здоровым и сильным, и я больше ни о чем не буду тревожиться».
Я слышала крики толпы, которая приветствовала моего мужа, когда проезжала его карета. Люди не испытывали к нему ненависти. Это я была чужестранкой, от которой исходили все их беды. Они выбрали меня козлом отпущения.
И как же я была рада вернуться в свои апартаменты — тяжелое испытание закончилось.
Я сидела за туалетным столиком перед зеркалом, мои служанки вокруг меня. Я устала, но знала, что не смогу заснуть, когда лягу в кровать. Мадам Кампан поставила на столик четыре восковых свечки, и я наблюдала, как она их зажигает.
Мы говорили о дофине, о его последних высказываниях и о том, как ему понравилась эта церемония, и вдруг одна из свечей сама по себе погасла.
Я сказала:
— Странно. Нет никакого сквозняка.
И приказала мадам, чтобы она вновь ее зажгла.
Но не успела она это сделать, как погасла вторая свечка.
Среди женщин установилась тишина, они были потрясены. Я нервно рассмеялась и сказала:
— Что это за свечи, мадам Кампан? Обе погасли.
— Что-нибудь с фитилем, мадам, — ответила она, — я не сомневаюсь.
Но то, как это было сказано, давало основание полагать, что она сомневается.
Спустя несколько минут после того, как она вновь зажгла вторую свечу, погасла третья.
Теперь я почувствовала, как дрожат мои руки.
— Нет никакого сквозняка, — сказала я. — И все же эти свечи погасли… одна за другой.
— Мадам, — заявила моя добрая Кампан, — конечно, что-то с фитилем.
— Уже было так много неприятностей, — сказала я. — Не думаете ли вы, мадам Кампан, что эта неприятность сделает нас суеверными?
— Я думаю, мадам, что это вполне может случиться, — ответила она.
— Если погаснет четвертая свечка, то ничто не помешает мне считать это фатальным предзнаменованием.
Едва она собралась сказать что-либо ободряющее, как погасла и четвертая.
Я почувствовала, как у меня забилось сердце. Я сказала:
— Теперь я пойду в постель. Я очень устала.
Лежа в кровати, я думала о враждебных лицах в рядах процессии, о перешептываниях, а также о маленьком личике, которое видела на веранде над конюшнями.
И не могла заснуть.
Нас вызвали в Медон — Людовика и меня — и мы без промедления отправились туда.
Я сидела у кроватки сына, он не хотел, чтобы я уходила. Его горячая маленькая ручка лежала в моей, а он сам непрерывно шептал:
— Мамочка, моя красивая мамочка. Я чувствовала, как слезы бегут по моим щекам, и не могла остановить их.
— Мамочка, ты плачешь обо мне, — сказал он, — так как я умираю, но ты не должна печалиться. Мы все должны умереть.
Я умоляла его не разговаривать. Он должен следить за своим дыханием.
— Папочка будет смотреть за тобой, — заявил он. — Он хороший, мягкий человек.
Луи был глубоко тронут, я чувствовала его руку на своем плече, мягкую и нежную. Да, правда, он был хорошим человеком. Я вспомнила, как мы страстно хотели иметь детей, как мы страдали, когда у нас не было сына. А как мы страдаем теперь!
Маленький Людовик-Иосиф боролся за свою жизнь. Думаю, что он пытался цепляться за нее, зная, как я страстно хочу, чтобы он жил. Он думал обо мне даже в свои последние минуты.
Я кричала про себя: «О, Боже, оставь мне сына! Возьми все у меня, но оставь мне моего сына».
Но с Богом нельзя торговаться.
Я почувствовала теплую ладошку в своей — это был мой младший мальчик. Луи послал за дочерью и сыном, чтобы напомнить мне, что у меня остались еще они.
По одну сторону от меня стояла моя красивая десятилетняя дочь, а по другую — четырехлетний сын Луи-Шарль.
— Вы должны утешить вашу матушку, — сказал нежно король.
Я прижала детей к себе и почувствовала некоторое облегчение.
Глава 6. Четырнадцатое июля
Я только что вернулся из Версаля. Монсеньор Неккер отстранен от должности. Это сигнал патриотам для проведения «Варфоломеевской ночи». В эту ночь швейцарские и германские батальоны перережут нам глотки. У нас остается только один выход: оружие.
39 
