100 
— Мы все виноваты. Даже если отраву подложила Хатч. Она усвоила привычку утолять жажду, голод и прочие потребности Юпитера. Анализы содержимого желудка ничего не дали. Поскольку, чтобы обнаружить этот специфический яд, нужно знать, что искать.
— А мадам Хатчинсон знала, что скрывается в теплице?
— Полагаю, она читала американский перевод «Господина пряностей». Хатч хотела знать все, что касается «Толбьяк-Престиж». В знании она видит животворный сок, и она права. Я преподнесу свою версию майору Дюгену и его команде. Очень надеюсь, что они найдут для нее наилучшее применение. В целом я им доверяю.
— Значит, мадам Хатчинсон входила в мою теплицу, чтобы украсть семена понго-понго, а я ничего не заметил.
— Ты уверен, что ничего не заметил?
Для храбрости он пригладил себе бачки:
— Сказать по правде, я знал, что кто-то взломал дверь…
— И что же?
— А то, что я постарался забыть об этом. Живя в саду, перестаешь прислушиваться к тому, что делается в мире.
— Да, я понимаю.
— Скважина немного погнулась. Вот я ее и заменил, не поднимая шума. Я подумал, что туда наведывались художники. У них чудные идеи, но вникать в них мне не хотелось. Все эти безобразники были влюблены в сад Луи-Гийома. Все мечтали насладиться его красотой и покоем. Он привлекал их еще больше оттого, что сестра Маргарита запрещала в него входить.
— Ты подумал, что, как и все другие деревья, Cerbera odollam навсегда сохранит свою тайну, будет дышать себе потихоньку и никогда никому не причинит зла. Это тебе пришло в голову сделать фальшивую этикетку? Bulua clempendris? Разве не так?
— Или Culua belendris, я и сам не помню.
— Какая разница.
— Я подумал, что пока у этого дерева нет имени, оно безопасно. Ваши глаза полны слез, Лола.
— Как и твои.
— Только я не умею плакать. А вы вот-вот расплачетесь.
И Лола расплакалась. Горячие слезы лились откуда-то изнутри и скатывались у нее по щекам посреди темных остатков сада Луи-Гийома. Она достала из сумки платок и спросила:
— Тебе неприятно, что я плачу?
— Да нет, мне неприятно, что я не могу плакать вместе с вами. Я воспитан в те времена, когда мужчины не плакали. Разве что на войне. Понимаете, мои слезы сдерживает прочная плотина воспитания.
— Понимаю. Но когда мы допьем бутылку, ты расплачешься.
— Обещаете?
— Обещаю.
— Как жаль, что Брэд не может составить нам компанию. Мы могли бы исполнить ритуал вместе с ним.
— Я рассчитываю повторить его вместе с Брэдом.
— Правда?
— Да, но только с бутылкой газировки.
— Так-то оно лучше, Лола. А с вашей подругой-блондинкой и ее собакой вы будете исполнять ритуал?
— Это не так просто.
— Почему?
— Зигмунд не любит гулять по ночам, а с Ингрид дурно обошлась животворная сила второго дыхания.
— Вы бы мне рассказали, что к чему.
Проще простого, подумала Лола, берясь за бутылку шампанского. Впереди весенняя ночь, она ласкает и баюкает нас ароматами своих пряностей и наших воспоминаний. Она приносит нам облегчение.
— Непременно, потому что лучше страдать от угрызений совести, чем от сожалений, Ромен.
— Вы так считаете?
— В общем-то да. А в отношении любви я просто уверена…
100 
