112 
Де’Уннеро нетерпеливо махнул рукой.
— Теперь ты готов канонизировать брата Эвелина, — процедил он.
— Думаю, настоятель Браумин станет побуждать меня к этому, — вполне серьезно ответил Фрэнсис.
Де’Уннеро поморщился.
— Ну и удивительные времена настали! — желчно произнес свирепый монах. — Оказывается, мы живем в эпоху чудес! Я и не мечтал о такой радости!
Фрэнсис молча следил за ним.
— Я пришел к тебе, желая поделиться своими наблюдениями, — наконец сказал он. — И еще, чтобы предупредить тебя. Прежней, знакомой тебе церкви больше не существует. Я прошу тебя научиться сдерживаться, ибо в нынешней церкви твое зверское обращение с братом Телларезом и иные подобные действия не встретят одобрения. Повторяю: времена Маркворта прошли, и прихвостни демона-дракона более не угрожают нам осадой. Задумайся об этом. Мы с тобой долгое время шли вместе, и я был просто обязан тебя предостеречь. Однако я не стану брать на себя ответственность за твои решения.
Де’Уннеро хотел было выпроводить его, но Фрэнсис, не сказав более ни слова, повернулся и поспешно вышел.
Как бы насмешливо и дерзко ни держал себя Де’Уннеро, слова магистра Фрэнсиса сильно подействовали на его беспокойную душу. Он мог издеваться, язвить и даже плеваться, а простая правда этих слов не давала ему покоя.
Де’Уннеро лег и долго не мог уснуть. Но и наступивший сон не принес облегчения. Это было какое-то тяжелое забытье, наполненное жуткими видениями. Де’Уннеро снилось, как своими тигриными лапами он наносит удары по молящимся братьям. Он видел кровь молодых монахов, обступавших и наваливающихся на него. Он яростно кричал на них, обвиняя в слабости и говоря, что их слабость подорвет церковь Абеля. Эти зеленые юнцы почему-то не слушали его и отворачивались, чтобы продолжить свои идиотские моления. Тогда когти Де’Уннеро стали раздирать их тела, и он почувствовал горячую кровь, залившую ему лицо и шею.
Он проснулся в холодном поту и увидел, что лежит на полу, запутавшись в простынях. До рассвета было еще далеко. Де’Уннеро сразу же взглянул на свои руки и едва не лишился чувств от радости: это были руки, а не лапы тигра. Но облегчение оказалось мимолетным. Де’Уннеро начал растирать затекшее тело, и вдруг ему вспомнилось то странно-сладостное ощущение крови на лице и шее.
— Сон, только и всего, — успокаивал себя Де’Уннеро, отирая пот.
Он поправил постель, намереваясь снова лечь, однако вскоре понял, что больше не заснет.
Де’Уннеро покинул келью, вышел на восточную стену и стал смотреть, как восходит солнце. Косые лучи упали на залив Всех Святых, и темные волны заискрились сочным, красным, оранжево-красным цветом.
Оставляя Палмарис и глупцов, завладевших Сент-Прешес, Де’Уннеро надеялся, что возвращается в свой родной дом. Сейчас он понял, что заблуждался. Сам Де’Уннеро ничуть не изменился, во всяком случае он так думал. Но Санта-Мир-Абель определенно изменился. Де’Уннеро понял: монастырь уже не был его домом. Магистр не был уверен, может ли он сейчас назвать своими церковь и ее орден. Маркало Де’Уннеро никогда особо не восторгался Марквортом и, уж конечно, никогда не был его старательным прислужником, как Фрэнсис. Нет, они часто спорили с отцом-настоятелем, и, к неудовольствию властного Маркворта, Де’Уннеро во многих случаях поступал по-своему. Но при Маркворте церковь хотя бы подчинялась четким правилам поведения. В свои последние дни отец-настоятель многое изменил в церкви, вознамерившись поднять орден Абеля на новую, более величественную ступень славы и могущества. Учреждение епископата в Палмарисе отбирало у короля и передавало церкви значительную власть. Такого в Хонсе-Бире не знали уже несколько веков. А затем последовал указ Маркворта, согласно которому владеть священными самоцветами могли только монахи.
Да, при всех разногласиях Де’Уннеро поддерживал политику отца-настоятеля. Что ждет Де’Уннеро и всю церковь теперь, когда Маркворта не стало, а на его место так и не пришел новый иерарх, ясный в своих намерениях и умеющий властвовать? И еще одна мысль будоражила магистра. Этот восторженный идиот Браумин Херд и его приспешники вовсю кричат о мученической гибели магистра Джоджонаха и о «чуде» на горе Аида, стремясь поколебать менее стойких братьев и укрепить собственные позиции. Знать бы, насколько они преуспели в этом.
Перспективы были отнюдь не радужными. Де’Уннеро понимал: с Бурэем ему не поладить. И, что хуже, он не видел никаких возможностей повернуть ход событий в свою пользу.
112 
