120 
По лицу Роджера кентавр понял: что-то неладно.
— Что стряслось, парень?
— У меня их больше нет.
Теперь настал черед Смотрителя удивляться и недоумевать.
— Ты ведь говорил, что камни у тебя, — возразил кентавр. — Ты сам их мне показывал!
— Показывал, а потом они пропали. — Это было все, что мог ответить Роджер.
— Пропали?
— Еще несколько дней назад были, а тут утром просыпаюсь — сумка пуста.
— Выходит, ты потерял камни, у которых такая сила, что может запросто сровнять с землей большой город? — воскликнул Смотритель. — Ты потерял камни, за которые сотня купцов без звука поотдавала бы все золото?
— Они у меня были, а теперь нет, — твердил Роджер.
— И ты промолчал? Не сказал сразу, когда вора еще можно было схватить? — набросился на него Смотритель.
— Кажется, я знаю, кто их взял, — спокойно ответил Роджер.
— Значит, нам надо пойти и потолковать с…
Кентавр умолк, начиная догадываться о том, что могло произойти.
— Когда, говоришь, ты потерял свои камешки?
— Три дня назад.
— Выходит, сразу после…
Смотритель умолк и покачал головой. Выходила какая-то бессмыслица. Джуравиль? Их друг-эльф украл камни Пони?
— Их взял Джуравиль. Либо кто-то еще в ту ночь забрался на холм, когда мы улеглись спать, — утверждал Роджер.
Смотритель не находил слов. Он прекрасно знал, что никто не поднимался ночью на холм и не крал самоцветов у Роджера. Тем не менее (если только парень не врет) камни исчезли в ту самую ночь, когда Белли’мар Джуравиль спешно покинул их края.
— Может, монахи знают какой-то способ, чтоб незаметно прийти и забрать камни, — неуверенно произнес кентавр.
Предположение было нелепым. Они с Роджером оба прекрасно понимали: имейся такой способ, отец-настоятель Маркворт давным-давно получил бы эти самоцветы.
— Даже не знаю, как я скажу Пони, — признался Роджер.
— Ты ей сегодня ничего не говорил про камни?
— Нет.
— А она знает, что тогда ты их взял?
— Не думаю.
— Так и не говори, пока сама не спросит, — посоветовал Смотритель. — Думаю, у девчонки сейчас и без этого тяжело на сердце.
— Еще бы! — подхватил Роджер. — Мы сегодня поговорили с Белстером. Он мне многое рассказал про ее жизнь в Палмарисе. Ей предлагали всё. Хочешь, будешь баронессой, хочешь — настоятельницей в монастыре. Всё шло ей в руки. А она от всего этого отказалась.
Смотритель не спускал с парня глаз. Его удивляло, каким голосом Роджер пересказывает слова Белстера.
— Ты считаешь, она зря так поступила?
— После того, что все мы пережили? — воскликнул Роджер, и в его голосе зазвучало отчаяние. — После всех жертв, погибших друзей? После того, как Элбрайн отдал жизнь за то, чтобы мир стал лучше? И мы могли бы сделать его лучше. Мы… Пони смогла бы.
— Такого Роджера я еще не видел, — заметил кентавр, и его слова несколько ошеломили парня.
— Я сражался вместе с другими, — возразил Роджер, совладав с собой.
— Никто не возражает, — ответил Смотритель. — Но я так думаю, ты больше сражался за самого себя, чем за рай, который ты мне тут расписал.
И вновь Роджеру пришлось умолкнуть и задуматься. Он понимал: кентавр говорил честно и правильно. Когда война только начиналась, Роджером двигала исключительно собственная корысть, и каждое свое действие он сопровождал мыслями о том, сколько дополнительной славы оно ему принесет.
Элбрайн показал Роджеру ошибочность его рассуждений. То же сделал и Джуравиль с присущей эльфам прямотой. Однако только сейчас, услышав схожие слова от Смотрителя, парень начал понимать, какие разительные перемены произошли с ним за эти годы. Только сейчас до него дошло, что Элбрайн погиб во имя чего-то большего, нежели собственная жизнь или жизнь Пони. Роджера удивило, что он раздосадован и подавлен ее решением покинуть Палмарис. Уехать оттуда, когда ей предлагалось всё и когда она смогла бы изменить к лучшему очень многое в этом городе. Тогда принесенные ими жертвы — вначале в войне с демоном и его приспешниками, а затем с демонами, наводнившими церковь Абеля, — приобретали какой-то смысл.
А Пони все бросила и сбежала сюда!
— Не кажется ли тебе, что ты несправедлив к бедной девчонке? — спросил Смотритель.
— Она не должна была возвращаться сюда, — ответил Роджер. — Во всяком случае, не должна оставаться здесь. Слишком многое надо сделать, а если мы будем сидеть сложа руки, время обернется против нас.
120 
