Последние отзывы

  88  

Магистр Фрэнсис остановился, глядя на серо-коричневые, протянувшиеся более чем на милю, холодные стены монастыря Санта-Мир-Абель. Монастырь стоял на высокой крутой скале, у подножья которой плескались воды залива Всех Святых. Фрэнсис вспомнил, как более десяти лет назад впервые попал сюда юным послушником, пройдя «Строй добровольного страдания». Так называлось испытание для вступавших в братство. Кандидату надлежало пройти по своеобразному коридору, образованному монахами, каждый из которых держал в руке громадную, напоминавшую весло палку.

Сейчас Фрэнсис охотно предпочел бы телесные страдания тем, что ожидали его внутри монастырских стен. Он нес братьям печальные известия: это и события в Палмарисе, и недавнее сражение с гоблинами, унесшее жизнь семи монахов. Но самой ужасной была весть о появлении розовой чумы. Кроме того, монастырь зримо напомнил магистру о его былых ошибках и заблуждениях. Здесь Фрэнсис когда-то слепо и бездумно выполнял приказания отца-настоятеля Маркворта, не сомневаясь в их правильности даже тогда, когда в монастырских застенках терзали ни в чем не повинных Чиличанков и кентавра Смотрителя. Здесь он однажды смолчал и не выступил против убийства магистра Джоджонаха. Теперь-то он хорошо понимал, что это было убийство.

Массивные каменные стены Санта-Мир-Абель — воплощение величия и силы — как будто говорили магистру Фрэнсису о его несовершенстве. Его мало утешала мысль о том, что ошибки и заблуждения остались в прошлом. Да, он стал мудрее. Он понял природу зла, овладевшего отцом-настоятелем Марквортом. Но ему все равно не хватало мужества. Возможно, он поступил неправильно, отказавшись от своего первоначального заявления о том, что Джилсепони должна возглавить церковь Абеля. Разве он не должен был, несмотря на все сложности, бороться за ее избрание?

Глядя на громаду монастыря, магистр Фрэнсис сознавал, что все равно не поддержал бы избрания Джилсепони — ни тогда, ни сейчас.

На другом краю поля, в миле отсюда, виднелись главные ворота обители. Сделав глубокий вдох, магистр Фрэнсис Деллакорт повел туда монахов. Живых ждали родные стены, мертвых — место их погребения.

Настоятель Браумин никак не мог успокоиться. Сколько грандиозных мечтаний было связано у него с Сент-Прешес; сколько было надежд, что жертва, принесенная Полуночником, подвигнет его и его союзников на новые дела, дабы церковь и окружающий мир стали чуточку лучше!

Но с тех пор, как Браумин Херд сделался настоятелем Сент-Прешес, он знал лишь разочарование. Конечно, кое-что из его замыслов удалось осуществить. В монастыре увеличили продолжительность молитвенных служб для горожан. Браумин постоянно посылал монахов исцелять больных в Палмарисе и окрестностях. Однако все крупные его начинания, обещавшие коренным образом изменить жизнь монастыря и города, непременно наталкивались на противодействие герцога Каласа, который неизменно пресекал их.

И теперь еще Де’Уннеро!

После встречи Браумина с Каласом на рынке весть о возвращении бывшего епископа разнеслась по всему городу. Служба, которая состоялась вскоре после этого, собрала немалое число горожан, но люди не столько молились, сколько обсуждали неожиданную новость. Они хотели увидеть ненавистного им Де’Уннеро и тем самым понять, справедливы слухи или нет.

Маркало Де’Уннеро, внемля советам Браумина, вел себя тихо. Тем не менее возмущенные горожане каждый день приходили к монастырским стенам, требуя его изгнания, отлучения от церкви и даже казни. Возможно, здесь не обходилось без подстрекательства со стороны герцога Каласа — герцог и простой люд Палмариса в одинаковой степени ненавидели Де’Уннеро, и всеобщий гнев нарастал, словно лесной пожар в летнюю жару.

Сцепив руки, настоятель Браумин ходил по кабинету, вполголоса произнося молитву о водительстве свыше. Дверь кабинета приоткрылась, и в проеме показалась голова магистра Виссенти. В следующее мгновение дверь широко распахнулась, и в кабинет, опередив Виссенти, вошел Де’Уннеро.

Браумин сделал жест рукой, попросив Виссенти удалиться.

— Неужели ты рассчитывал на что-то другое? — резко спросил Браумин, когда они остались наедине.

Де’Уннеро хмыкнул, затем безразлично усмехнулся.

— Я вернулся не повелевать, а подчиняться, — тихо сказал он.

Браумин услышал дрожь в голосе Де’Уннеро. Похоже, сейчас внутри этого человека происходила отчаянная борьба.

  88