11 
Когда ввели принцессу, она вскрикнула от радости и, отбросив все церемонии, бросилась к ребенку, стиснув в объятиях и прижав к расшитому жемчугом платью, слезы хлынули из глаз.
— Неужели ты все-таки со мной, моя малышка, — взволнованно говорила она по-французски, не подумав даже, что ребенок может не знать этого языка. — О, как я страдала! Крошка моя, дитя мое, и мне пришлось тебя оставить, спасаясь от этих нечестивцев! Но теперь ты снова со мной. Ты здесь, и мы до конца жизни больше не разлучимся. О, видит Бог, это моя дочь, младшая и самая драгоценная! Она снова со мной, хвала всем святым за это чудо! И в этот момент я воздаю хвалу Богу!
Она повернула заплаканное, но светящееся радостью лицо к Сиприену де Гамашу, своему священнику, стоявшему рядом.
— Отец Сиприен наставит моего ребенка на путь истинный. Моя дочь будет воспитана в истинной римско-католической вере. Возрадуйтесь все вместе со мной — ибо она не только вырвана из рук врагов — этих бюргеров-круглоголовых, которые собираются погубить ее отца, — но и спасена от врага более скрытого, она спасена для истинной веры!
Генриетта вырвалась из ее рук: жемчуга на материнском платье царапали ее. Повертев головой, девочка протянула руку Анне, стоявшей поблизости.
Королева перевела блестящие от слез глаза на воспитательницу дочери.
— А вот моя драгоценная леди Анна… моя любимая и преданная служанка! Нами никогда не будет забыто то, что вы сделали для нас. Весь Париж, вся Франция ни о чем другом не говорят, как о вашем отважном поступке. Вы действовали как верный и храбрый слуга, и я никогда этого не забуду.
Королева отпустила руку ребенка и шагнула к Анне, чтобы обнять ее, но та, изможденная долгой дорогой и тревогами предыдущих дней, упала в обморок. Теперь стало очевидным, что только исступленная решимость передать принцессу в руки матери и только матери придавала ей необходимые силы. Задача была выполнена, и пришло время заплатить за умственное и физическое перенапряжение, которое ей пришлось испытать.
В своих покоях в Сен-Жерменском замке Генриетта-Мария беседовала с племянницей — мадемуазель Монпансье. Генриетта-Мария была интриганкой по натуре; когда ей что-то было нужно от человека, она проявляла редкую настойчивость и упорство. Ей предстояло решить три проблемы: увидеть Англию умиротворенной, а мужа — в венке триумфатора, воспитать детей в римско-католической вере и, наконец, организовать для них подходящие браки.
С ее точки зрения эти желания были совершенно естественны. Ведь в брачном контракте между нею и мужем черным по белому записано, что дети должны воспитываться в вере матери. Но муж не сдержал слово: вся Англия восстала бы против него; слишком свежи были в памяти годы царствования Марии Кровавой-Тюдор, и страну переполняла решимость не допустить повторения тех ужасных дней.
Генриетта-Мария любила мужа и была предана семье, но, как стойкая католичка, она в первую очередь была предана религии. Сама судьба отдала ей в руки принцессу Генриетту, хотя бы один ее ребенок не будет осквернен лживым учением протестантов. Отцу Сиприену открылось широкое поле деятельности, и на данный момент — никаких препятствий, ибо Анна Дуглас, леди Далкейт, протестантка, наставница принцессы, серьезно заболела по приезду в Сен-Жермен и не могла участвовать в воспитании принцессы, не могла напомнить королеве о выборе Карла, следовавшего при крещении ребенка желаниям и воле своего народа. А ведь она бы напомнила об этом, мрачно подумала Генриетта-Мария, даже если бы для этого пришлось пойти на ссору с королевой. Анна поступила бы в соответствии со своим долгом, как она его понимала. Было бы совсем некстати ссориться с Анной сразу после ее триумфального прибытия во Францию. И вот — болезнь. Может быть, прав отец Сиприен, видя во всем промысел Божий: во-первых, дочь королевы привезена во Францию в столь юном возрасте, что душа ребенка еще не успела проникнуться еретической скверной, во-вторых, сразу по приезду протестантскую наставницу принцессы сразила лихорадка, и она, таким образом, уже не могла вмешаться в процесс воспитания. Отец Сиприен, не останови его королева, и в великом мятеже и гражданской войне увидел бы перст Божий: ведь не будь их, принцессу вряд ли удалось бы спасти от заблуждений ложной веры.
Генриетта-Мария не заходила так далеко в своих рассуждениях о воле Божией, но в любом случае она испытывала большое облегчение от мысли, что ее дочь теперь удалена от ереси и королева как царствующая особа может подумать о браках детей. Среди этих браков на первом месте стояла женитьба принца Уэльского Чарлза, наследника престола.
11 
