124 
Но он всегда вынужден вспоминать о смуглом, насмешливом мужчине по другую сторону пролива, где в большом торговом городе люди сейчас мерли точно мухи, настигаемые смертоносным дыханием бубонной чумы.
У постели умирающей королевы-матери Франции стояли ее дети, Людовик и Филипп, а с ними — жены, Мария-Тереза и Генриетта.
Все четверо были в слезах. Анна последнее время сильно мучилась от болезни, и ее кончина ни для кого не была неожиданностью. Ее прекрасные руки, ныне исхудавшие и пергаментно-желтые, вцепились в простыню, глаза, запавшие от боли, вновь и вновь обращались к самому милому и любимому из живущих на свете.
Людовик был потрясен до глубины души. Стоя на коленях, он вспоминал про ту огромную любовь, которую мать дарила ему всю его жизнь.
Филипп тоже был потрясен. Мать и его любила на свой манер, но, будучи женщиной бесхитростной, она не способна была скрывать от младшего сына, что почти вся ее нежность предназначена первенцу-наследнику.
Филипп взял ее горячую руку и поцеловал.
— Будьте добры друг к другу, дети мои! — прошептала Анна.
Генриетта отвернулась — она не могла больше видеть страдания умирающей женщины. Ей хотелось, чтобы она не пренебрегла в свое время наставлениями Анны, ей хотелось сказать отходящей в мир иной королеве, что только теперь ей, Генриетте, стало понятно, как же глупа была она в своей безудержной погоне за удовольствиями, давшей почву скандалам наподобие тех, что касались де Гиша и де Варда! Но было слишком поздно!..
— Людовик… любимый… — прошептала королева.
— Да, моя бесценная мать?
— Людовик… будь добрым по отношению к королеве, твоей жене. Не унижай ее своими связями с любовницами. Это так тяжело королеве… такой молодой и ни в чем не повинной!..
Мария-Тереза, стоявшая на коленях перед кроватью, закрыла лицо руками, но Людовик властно положил руку на ее плечо.
— Я прошу у вас прощения, — сказал он, и слезы заструились по его щекам. — Я прошу вас обеих простить меня.
— Вспоминайте обо мне, когда я умру, — сказала Анна. — Вспоминайте, милые мои, что я жила для вас одних. Вспоминайте меня…
— Мама… милая мама, — прошептал король. И все четверо заплакали, потому что дыхание Анны Австрийской остановилось. Навсегда.
Но уже вскоре после кончины Анны веселье вновь вернулось в жизнь двора. Людовик, ныне избавившийся от всяких ограничений и стеснений, запланировал самый грандиозный из когда-либо дававшихся во Франции карнавалов.
Генриетта как обычно готовила балет. Малютка-королева сама пожаловала к ней в Пале-Рояль, и, когда они остались одни, разразилась горькими слезами и рассказала своей невестке про те мучения, которые доставляет ей присутствие при дворе Ла Вальер и Монтеспан.
— Ла Вальер, по крайней мере, тиха и скромна, — сказала Мария-Тереза. — Такое впечатление, что она сама стыдится своей роли, а вот с Монтеспан совсем иначе. Я уверена, что эта женщина специально третирует меня.
— Не бойся, — утешала ее Генриетта. — Вспомни смерть королевы матери и обещание Людовика.
Он изменит свое поведение и наверняка для тебя отыщется роль в балете.
— Но я неважно танцую.
— Это будет роль без танцев. Ты будешь сидеть на троне в роскошных одеждах и величественно принимать знаки внимания со стороны остальных.
— Это звучит так восхитительно!
— Зато Ла Вальер и Монтеспан обнаружат, что для них не нашлось никаких ролей.
— Ты моя единственная подруга, — сказала Мария-Тереза. — Мне это тем радостнее, что ты в придачу еще и добрый друг короля, насколько мне это известно.
Они обнялись, и Генриетта уже предвкушала радости новой дружбы.
Через окно, у которого сидели две женщины, она могла видеть Филиппа под руку с новым дружком шевалье де Лоррэном, младшим братом месье д'Арманьяка. Филипп был без ума от своего на редкость красивого приятеля, и сейчас они прогуливались по парку, смеясь и о чем-то болтая.
Генриетте не нравился Лоррэн. Ей было известно, что он враждебно настроен к ней. В ее присутствии он держался подчеркнуто нагло и, вне всяких сомнений, задался целью доказать жене хозяина дома, что он в роли «милого дружка» является персоной более важной, чем жена брата короля. Помимо связи с Филиппом он был любовником одной из фрейлин Генриетты, мадемуазель де Фьенн, и цинично использовал эту девушку для того, чтобы разжигать ревность Филиппа.
Кошмарный треугольник! Иногда Генриетте казалось, что она жена самого плохого на земле человека. Лишний повод сказать: будь она замужем за Людовиком, насколько счастливее была бы ее жизнь!
124 
