22 
Стражники пытались спихнуть ее, но дофин их остановил.
— Бросьте им денег! — приказал он.
—Деньги! — заревела толпа. — Нам не нужны ваши несколько луидоров, монсеньор! Дайте нам хлеба! Хлеба! Хлеба!! Дофин высунулся из окошка и произнес:
— Мне понятны ваши страдания. И я сделаю все, что в моих силах.
Воцарилась тишина. Люди слышали о благочестии дофина. Он не предавался излишествам, он не душил людей налогами ради того, чтобы построить очередной дворец. И поговаривали, что значительную часть своих доходов он отдавал беднякам. Одна из женщин воскликнула:
— Мы вас любим, монсеньор! Но вы должны прогнать эту Помпадур, которая правит королем и разрушает королевство. Если б она нам сегодня в руки попалась, мы бы ее на клочки разорвали!
— Добрые люди, я буду служить вам верой и правдой! — пообещал дофин, приказал начальнику стражи разбросать в толпе деньги, и экипаж тронулся.
Мария Жозефина сидела бледная, как полотно. Она дрожала и с трудом удержалась от желания броситься супругу на грудь и разрыдаться.
Дофин же сидел прямо, почти не касаясь обитой шелком спинки, и думал: «Эта женщина говорила от имени всех парижан. И сказала она: «Мы вас любим. Прогоните Помпадур». Что и требовалось доказать: народ перенес свои симпатии с отца на него, дофина». Он знал, что отец мог бы вернуть к себе уважение народа, потому что было в короле то естественное достоинство и обаяние, которыми дофин не обладал. Но поздно, слишком поздно: король не изменит своего образа жизни, не станет показываться народу чаще и не сотрет в его памяти воспоминания о дороге на Компьен.
Если бы его отец по-настоящему служил своему народу, если бы он показал себя хорошим королем, народ так истово не повернулся бы к дофину.
Но отец выбрал свой путь. Он выбрал дорогу на Компьен. «Народ пребывает в ожидании и молится, чтобы моя очередь наступила поскорее», — вот что думал дофин.
Зима оказалось холодной, восточный ветер насквозь пронизывал Париж, неся с собою болезни. Не пощадили они и дворец.
После изгнания Чарльза Эдуарда Стюарта Анна Генриетта таяла на глазах. Отец и сестры суетились вокруг нее, уговаривали поесть, но есть ей не хотелось. Она часами смотрела в окно, на сад или авеню де Пари и, казалось, совсем не замечала, какой холод царит в этих огромных, насквозь продуваемых комнатах.
Те родичи, которые ее любили — а все сестры любили ее, даже Аделаида, хотя ее и раздражала эта апатия, — очень беспокоились по поводу здоровья Анны Генриетты.
Меньше всех симпатий испытывала королева — она презирала слабость дочери, позволившей ей так открыто предаваться горю. Жизнь трудна, но разочарования скрашиваются усердной молитвой. Так считала королева, и это же она советовала дочери.
Анна Генриетта с уважением выслушивала материнские советы, но ничто не могло принести ей утешения.
Как-то раз Аделаида глянула в окно и увидела, что Анна Генриетта прогуливается по аллеям, одетая так легко и небрежно, будто на дворе стояло лето.
Прихватив с собою Викторию и Софи, Аделаида бросилась в сад, чтобы упросить сестру вернуться под кров.
Анна Генриетта послушно дала себя увести в апартаменты Аделаиды, где был разожжен огромный камин.
— Ты вся дрожишь, и руки у тебя такие холодные! Разве так можно? — кричала Аделаида, пытаясь своими руками согреть руки сестры. Аделаида с осуждением качала головой, и вслед за нею, точно китайские болванчики, качали головами Виктория и Софи.
Но на этот раз Анна Генриетта не улыбнулась при виде этого зрелища, она безвольно распласталась в подставленном Аделаидой кресле, глаза у нее были полузакрыты.
Она чувствовала ужасную усталость во всем теле, в груди у нее что-то болело, ей было трудно дышать, и лица сестер проплывали, словно в тумане. Она даже и не понимала, кто это перед ней. Ей казалось, что она стоит в саду у фонтана вместе со своей сестрой-близняшкой Луизой Элизабет и ждет, когда их призовут к отцу, чтобы объявить, которая из них отправится в Испанию и выйдет замуж.
Она представляла себе, что было бы, если бы выбор пал на нее. Тогда сердце герцога Шартрского было бы разбито... Или это был не он, а принц Чарльз Эдуард Стюарт?
— Это не для меня, — шептала она. — Я не приношу счастья своим возлюбленным...
— Что она говорит? — спросила Аделаида.
— Что она говорит? — прошептала Виктория, повернувшись к Софи, а та в свою очередь уставилась на Аделаиду — только от нее Софи и могла получить ответ.
22 
