82 
Отец рассмеялся и больше не стал бранить меня.
Кузя двухвостый
Сергейке очень хотелось поймать какую-нибудь птичку, особенно кузю — большую белощёкую синицу. Уж очень они — кузи — весёлые, бойкие, смелые.
Клетка у Сергейки была, а западню ему дали товарищи. На три дня дали. И в первый же День Сергейке попался в западню кузя.
Сергейка принёс его домой и стал пересаживать из западни в клетку. Но кузя так бился, дрался и клевался, что Сергейка ненарочно выдрал у него несколько перьев из хвоста. И стал кузя двухвостый: сзади по бокам торчат перья вилочкой, а посередине ничего нет.
Сергейка подумал: «Куда мне двухвостого! Мальчишки засмеют, скажут: «общипанный, в суп его надо».
И решил кузю выпустить и наловить других птиц. Два дня ещё оставалось у него.
А кузя прыгает себе с жёрдочки на жёрдочку, перевёртывается вниз головой, как обезьяна, и долбит своим крепким клювиком зёрна. Солнце в комнату заглянет, он запоёт:
— Зин-зи-вер, зин-зи-веррр! — так весело, звонко. Будто никогда и на воле не был, всегда жил в клетке.
Сергейка стал его выгонять из клетки, — кузя как крикнет:
— Пинь-пинь-черрр! — как зашипит на него!
Пришлось выставить клетку в окно и открыть дверцу. Улетел кузя. Сергейка опять западню поставил.
Утром приходит и ещё издали видит: захлопнута западня, кто-то попался. Подошёл, а в западне кузя сидит. Да не какой-нибудь, а тот самый: двухвостый!
— Кузенька! — взмолился Сергейка. — Ты же мешаешь других птиц ловить. Один только день и остался мне ловить их.
Он взял западню с кузей и пошёл прочь от дома. Шёл-шёл, пришёл в середину леса и там выпустил кузю. Кузя крикнул:
— Пинь-пинь-черрр! — и скрылся в чаще.
Сергейка вернулся домой и опять поставил западню.
На другой день приходит, — опять кузя двухвостый б западне!
— Пинь-пинь-черрр!
Чуть не расплакался Сергейка. Выгнал кузю И отнёс западню хозяевам.
Прошло несколько дней, Сергейка скучал и уже стал думать: «Зачем я кузю выгнал? Хотя и двухвостый, а какой весёлый».
Вдруг за окном:
— Пинь-пинь-черррр!
Сергейка открыл окно, и кузя сейчас же влетел в избу. Прилепился к потолку, перелетел на стену, увидал таракашку, тюкнул его носом и съел.
И стал кузя жить в избе у Сергейки. Захочет, — в клетку залетит, зёрнышек поклюёт, выкупается в ванночке и опять вылетит: Сергейка клетку не закрывал, Захочет, — по всей избе летает, тараканов ищет.
Склевал всех тараканов, крикнул «пинь-пинь-черрр!» и улетел.
Тигр пятиполосик
Пришла осень, и мой подсолнух поспел. Я пошёл срезать его, а Ирка за мной увязалась. Я ей говорю:
— Всё равно я семечки себе возьму: ведь подсолнух мой.
А она говорит:
— Нет, мой!
Я говорю:
— Как это так — твой? Здравствуйте! Я его посадил. И загородку кругом сделал, чтобы не сломали. Значит, мой.
Она мне:
— А поливала его всё лето я. Значит, мой!
Поливала она — это правда. Просто мне некогда было: всё время охотился на одного тигра. Он в конце сада живёт, в джунглях. Да ведь подсолнух-то я для себя посадил, не для Ирки. Значит, он мой. Правда? Я и говорю:
— Ирка, — говорю, — лучше не лезь. А то ударю!..
Она заревела. А всё равно идёт за мной. Уж такая упрямая! Так вместе и дошли до загородки, где мой подсолнух.
Смотрю, что такое? На подсолнухе мой тигр сидит!
Он рыжий. А на спине — раз, два, три, четыре, — пять ровных чёрных полос.
Я там и стал. Тигр нас не видел: мы от него за кустами были.
Он сидит и преспокойно себе выковыривает семечки из цветка. Выковырнет их и на задние лапы сядет. Как человек: передними держит семечко — и в рот. Шелуху прочь, а семечко за щёку.
Уж чуть ли не половину семечек выковырял!
Я Ирке кулаком:
— Тихо! Стой, не шевелись!
И скорее за рогатку.
Прицелился — бац!
Тигр пискнул — и брык с цветка. Смотрю, бежит по траве. Я — за ним. Он — на забор.
Я подбежал, он — виль! — и на другую сторону.
Я Ирке кричу:
— Тут держи!
Сам — через забор.
Он опять на эту сторону.
Ирка, конечно, струсила схватить его, хоть он и раненный: на заборе кровь.
Я поднял сук и со всей силой — раз! — по забору.
В него не попал, а всё равно сшиб.
Он сорвался и в яму — бух!
Под забором большая была яма. С водой!
82 
