719. В. А. ТИХОНОВУ

11 ноября 1889 г.

Печатается по автографу (ГБЛ). Впервые опубликовано: Письма, т. II, стр. 429, с датой: 12 ноября.

Датируется по письму Ф. А. Куманина к Чехову от 11 ноября 1889 г., на обороте которого написано это письмо.

Ответ на письмо В. А. Тихонова от 9 ноября 1889 г.; Тихонов ответил 12 ноября (ГБЛ).

На обороте сего Вы узрите подробный ответ. — На обороте — письмо Куманина: «К сожалению, я должен отказаться от Вашего предложения поместить в нашем журнале пьесу г. Тихонова „Лучи и тучи“, т. к. в наших следующих книжках нет свободного места и т. к. гонорар, требуемый автором, значительно превышает обычный размер платимого нами гонорара».

…снести пьесу к Рассохину. — Пьеса В. А. Тихонова «Лучи и тучи» отлитографирована в московской Театральной библиотеке Е. Н. Рассохиной в 1889 году.

Вы пишете роман? — Тихонов писал Чехову: «Я принимаюсь за большой роман, работы года на два. Хочу себя попробовать — созрел или не созрел я еще для такой работы. В случае недозрелости — брошу».

720. А. С. СУВОРИНУ

12 ноября 1889 г.

Печатается по автографу (ГБЛ). Впервые опубликовано: Письма, т. II, стр. 430–431.

Год устанавливается по упоминанию о продаже «Лешего» театру М. М. Абрамовой.

Посылаю рассказ…— «Обыватели». Напечатан в «Новом времени», 1889, № 4940, 28 ноября. Впоследствии составил первую главу рассказа «Учитель словесности» (1894).

Спасибо за прочтение пьесы ~ непременно воспользуюсь. — Мнение Суворина о пьесе «Леший» можно узнать из его письма к П. М. Свободину от 11 ноября 1889 г.: «… возвращаю Вам „Лешего“. По-моему, это талантливая вещь, весьма правдивая, оригинальная, но написана не по общепринятому шаблону. Скажу даже, что Чехов слишком игнорировал „правила“, к которым так актеры привыкли и публика, конечно. Мне не нравится только окончание 3-го акта — Евгения <Елена> Андреевна могла просто сама убежать на мельницу — и весь 4 акт, который надо было построить иначе. Я бы выкинул совсем два лица — Ивана Ивановича и Федора Ивановича, и это дало бы возможность несколько развить другие лица, в особенности Лешего. Во всяком случае мне жаль, что пьесу не дали даже в этом виде. Имела ли бы она успех — сказать мудрено, но что она возбудила бы интересные вопросы, не сомневаюсь. Драматургия везде мельчает, даже во Франции, а потому талантливыми вещами необходимо дорожить» (Архив Театральной библиотеки им. А. В. Луначарского. Ленинград). В ответ Свободин писал Суворину 12 ноября 1889 г.: «Вы написали мне слово в слово всё то же, что и я говорил и говорю об этой решительно-таки талантливой, свежей по замыслу и жизненности типов вещи. Замечательно, что и во взглядах на недостатки пьесы мы также совершенно сошлись с Вами. Два ненужных лица в комедии, нескладный побег с одним из них Ел<ены> Андр<еевны> на мельницу, а отсюда естественно перестройка всего 4-го акта и, во всяком случае, вовсе не стихотворное, вредное для действия окончание пьесы. Ведь это всё я говорил Антону Павловичу, но он упорствовал, как петербургский климат. Вы заметили полторы страницы зачеркнутых стихов в 4 акте? Это он уступил мне в 4 часа утра, после трехчасового спора, когда я ездил к нему в Москву за пьесой. <…> Если бы Вы знали, Алексей Сергеевич, что я перенес с этим „Лешим“! Я ведь до сих пор не могу оправиться от удара, который мы получили вместе с Чеховым от нашей дирекции.

Вот именно это игнорирование „правил“ комедии, о котором Вы пишете, и испугало слушателей — судей комедии, когда я читал ее директору. Не говоря уже о себе самом, я пуще всего смутился за Чехова: мне пришло естественно на мысль, что этот „неуспех“ его совершенно отвадит писать для театра, — вопрос, к которому я всей душой стремился по отношению к Чехову. В первое время после неуспеха письма его ко мне дышали таким притворным спокойствием, из-за которого выглядывало чуть что не отчаяние <…> Когда я прочитал пьесу у директора, приехал домой и стал писать Чехову о результатах чтения, так я помню, что писал ему об этом с таким чувством осторожности и страха, как будто мне нужно было сообщить отцу о смерти его любимого сына… <…> Вопрос о несценичности, разумеется, был поставлен в вину автору прежде всего. Да господи боже мой, несценичнее Шекспира нет драматического писателя. Если пойти дальше по этому вопросу, то, например, „Месяц в деревне“ Тургенева невозможно играть в том виде, в каком он написан, а между тем это прелестная вещь, и играют, и смотрят, и слушают ее с удовольствием» (ЦГАЛИ).

  213