25 
Вы хотите спорить со мной о театре * . Сделайте Ваше одолжение, но Вам не переспорить моей нелюбви к эшафотам, где казнят драматургов. Современный театр — это мир бестолочи, Карповых, тупости и пустозвонства. На днях мне Карпов похвастал * , что в своих бездарнейших «Крокодиловых слезах» он пробрал «желторотых либералов» и что потому-то его пьеса не понравилась и обругана. После этого я еще больше возненавидел театр и возлюбил тех фанатиков-мучеников, которые пытаются сделать из него что-нибудь путное и безвредное.
Вы говорите, что Вы поневоле, нужды ради пишете «плохие повести». Как Вы смеете говорить это? Ни одна Ваша пьеса не возвышалась до «Гордиева узла» и военных очерков! * Чёрт Вас возьми! Впрочем, если, по Вашему мнению, Ваши пьесы лучше повестей, то не будем спорить и возбуждать спора.
Глама, кажется, опять помирилась. Чёрт их разберет!
Будьте здоровехоньки и покойны. Поудержите свои щеглиные нервы и не забывайте, что Вы бравый капитан.
Ваш Antoine.
О «Театральном воробье» буду писать.
«Воробей», «Серенький козлик» * , «Крокодиловы слезы», «Мышонок» * , «Медведь», «Вольная пташка» * — какой зверинец!
Суворину А. С., 11 ноября 1888 *
530. А. С. СУВОРИНУ
11 ноября 1888 г. Москва.
11 ноября.
Благодарю Вас, Алексей Сергеевич, за Савину, т. е. за весть о ней. Я думаю, она отлично разделала бы медведицу. Но представьте мою маленькую беду! Жан Щеглов, которому я послал 2 экз. «Медведя» для Т<еатрально>-лит<ературного> комитета, сегодня пишет мне, что он по совету В. П. Буренина снес моего «Медведя» Абариновой к ее бенефису. Тон у Жана Щеглова радостный: счастливчик, мол, тебя удостоили! Боюсь, как бы не произошла неловкость. Про Савину я слыхал много хорошего, Абариновой совсем не знаю, а потому не имею причин разделять радостный тон Щеглова. В ответ на его письмо написал * , что я Савиной дал уже согласие. Пусть бедняга выпутывается.
Сегодня я кончил рассказ для «Гаршинского сборника» * — словно гора с плеч. В этом рассказе я сказал свое, никому не нужное мнение о таких редких людях, как Гаршин. Накатал чуть ли не 2000 строк. Говорю много о проституции, но ничего не решаю. Отчего у Вас в газете ничего не пишут о проституции? Ведь она страшнейшее зло. Наш Соболев переулок — это рабовладельческий рынок.
Завтра и послезавтра буду переписывать рассказ и еще что-нибудь делать, а потом начну строчить для «Нового времени» * . Есть сюжеты.
В письмах к Щеглову я объясняюсь в нелюбви к театру * . Хочу в него вселить эту нелюбовь, а то он за кулисами совсем обабился.
Глама у Корша подняла революцию. Никак не добьюсь толка: пойдет масловская пьеса * или нет? Такой кавардак, что и не глядел бы. В неделю Корш ставит по 2 новые пьесы. Видел я на днях «Крокодиловы слезы» — бездарнейшая пятиактная белиберда некоего Карпова, автора «На земской ниве», «Вольной пташки» и проч. Вся пьеса, помимо ее дубоватой наивности, сплошное вранье и клевета на жизнь. Проворовавшийся старшина берет в лапы молодого непременного члена* и хочет его женить на своей дочке, влюбленной в писаря, пишущего стихи. Перед свадьбой честный и юный землемер открывает глаза непременному члену, этот последний открывает злоупотребления, крокодил, т. е. старшина, плачет, а одна из героинь восклицает: «Итак: порок наказан, добродетель торжествует!», чем и кончается пьеса. Бррр! После спектакля встречается мне Карпов и говорит:
— В этой пьесе я продернул желторотых либералов, потому она не понравилась и ее обругали… А мне наплевать!
Если я когда-нибудь скажу или напишу что-нибудь подобное, то возненавидьте меня и не знайтесь со мной.
Для своего будущего романа я написал строк триста о пожаре в деревне * : в усадьбе просыпаются ночью и видят зарево — впечатления, разговоры, стук босых ног о железную крышу, хлопоты…
* помещика и дворянина.
В члены Др<аматического> о<бще>ства я Вас не запишу, пока не поручите. Привет Вашим.
Ваш А. Чехов.
В каталоге Рассохина есть пьеса «Анна Каренина» * .
25 
