2 
– Теперешнего брака нет. Это просто деловое соглашение, которое скоро закончится. – Она отвернулась от окна и с вежливой улыбкой спросила: – Могу я предложить вам чаю? Боюсь, что кофе, который подают в этом доме, ним не понравится.
Синьор Маззини встал.
– Спасибо, Не стоит беспокоиться. Полагаю, нам обоим нужно время, чтобы… все обдумать. Возможно, завтра, синьорина, мы продолжим наш разговор. И я надеюсь, что вы еще раз хорошенько поразмыслите, потому что – говорю вам откровенно – его светлость не согласится на признание брака недействительным.
– Но почему? Неужели ему не хочется отделаться от меня? И мне кажется, что я заслужила вознаграждение за то, что три года изображала из себя хозяйку дома и здесь, и в Лондоне, когда это требовалось. И закрывала глаза на его пресловутую личную жизнь. – Ее голос звучал язвительно. – А теперь его очередь оказать мне услугу.
– В английской истории, синьорина, есть обычай бросать перчатку. Но в вашем случае такой вызов его светлости неразумен, – жестко заметил синьор Маззини.
Эмили рассмеялась.
– О господи, выходит, я нанесла оскорбление его мужскому эгоизму? Запятнала его репутацию предположением, что в мире есть хотя бы одна женщина, которая не считает его неотразимым? И эта женщина – его жена. – Она пожала плечами. – К сожалению, я не передумаю. Пожалуйста, донесите эту мысль до вашего клиента. – Эмили подошла к камину, где тлел огонь, и дернула за шнурок звонка. – И еще сообщите ему, что процедура по расторжению брака начинается немедленно, так как через три месяца мне исполняется двадцать один год.
– Я передам ваши пожелания его светлости. – Синьор Маззини слегка поклонился, а про себя подумал, что подкорректирует эти «пожелания».
Когда юристы ушли, Эмили без сил опустилась в большое кожаное кресло с высокой спинкой, стоящее около камина. Перед посетителями она держалась смело, хотя внутри все дрожало, а ноги подкашивались. Но дело сделано, и она совершила первые неуверенные шаги к свободе. Свернувшись в клубочек в кресле, в котором когда-то любил отдыхать отец, Эмили закрыла глаза. Как же ей одиноко! Папа, папа, шептала она, зачем только ты вовлек меня в этот фарс, называемый браком? И зачем я согласилась? Но что мне еще оставалось делать, когда ты был так серьезно болен и заставил меня дать слово? Но по крайней мере это не пожизненное заключение. Раф сдержит слово. Он не делает мне одолжения. Он согласился на мне жениться потому, что был в долгу у отца, и таким образом заплатил этот долг. При обычных обстоятельствах он ни за что не выбрал бы меня в жены. Да мне тогда было безразлично, чего он хочет, – настолько я чувствовала себя несчастной, что Саймон уехал навсегда. Мне было так плохо, что я бы согласилась даже на предложение графа Дракулы. Раф, конечно, не вампир, он скорее похож на черную пантеру, которая бродит по финансовым джунглям в поисках добычи.
А каким образом у него с ее отцом оказались общие дела – загадка.
Впервые Эмили увидела его, когда ей было семнадцать и она приехала домой на рождественские каникулы. По привычке она как на крыльях влетела в дом, побежала в кабинет отца и распахнула дверь с радостным криком: «Папочка, дорогой, я дома». Ей навстречу из кресла поднялся высокий молодой человек – его она никогда раньше не видела. Эмили застыла, удивленная и смущенная. У молодого человека были черные вьющиеся волосы, смуглая кожа, лучистые карие глаза с зелеными и золотистыми крапинками. Эти глаза внимательно рассматривали ее, и Эмили показалось, что его твердые губы насмешливо изогнулись. Она почувствовала раздражение и скороговоркой выпалила:
– Папа, прости, я не знала, что ты занят.
– Ничего страшного, милая. Уверен, что граф Ди Салис простит тебя за бесцеремонное вторжение. – Отец с улыбкой обошел письменный стол, взял ее за руку и поцеловал в щеку, но… не обнял, как обычно. – Правда, Рафаэль?
– Это вторжение очаровательно. – Голос у незнакомца был глубокий и звучный, без малейшего акцента. Он сделал шаг вперед и пожал руку, протянутую ему смущенной Эмили. – Значит, это ваша Эмилия, синьор.
Его прикосновение было легким, но ее словно ударило электрическим током. Эмили едва не выдернула руку и поборола желание сказать, что ее зовут не Эмилия, а Эмили. Она сама не понимала, почему на нее так подействовало его рукопожатие.
Он отпустил ее руку, словно понял, что ей это неприятно, и подчеркнуто вежливо произнес:
2 
