89 
– Ну? – сказал один.
Быстро опущенный гроб хлюпнул в воду. Комья глины стучат по крыше, гроб дрожит, вода брызжет, а каторжные, работая лопатами, продолжают говорить про что-то свое, и Келбокиани, с недоумением глядя на нас и разводя руками, жалуется:
– Куда я теперь ребят дену? Возись с ними! Ходил к смотрителю, просил, чтобы дал бабу, – не дает!
Мальчик Алешка 3–4 лет, которого баба привела за руку, стоит и глядит вниз в могилу. Он в кофте не по росту, с длинными рукавами, и в полинявших синих штанах; на коленях ярко-синие латки.
– Алешка, где мать? – спросил мой спутник.
– За-а-копали! – сказал Алешка, засмеялся и махнул рукой на могилу.[158] На Сахалине 5 школ, не считая Дербинской, в которой, за неимением учителя, занятий не было. В 1889–1890 гг. обучалось в них 222 человека: 144 мальчика и 78 девочек, в среднем по 44 на каждую. Я был на острове в каникулярное время, при мне занятий не было, и потому внутренняя жизнь здешних школ, вероятно, оригинальная и очень интересная, осталась для меня неизвестной. Общий голос таков, что сахалинские школы бедны, обставлены нищенски, существование их случайно, необязательно и положение крайне неопределенно, так как никому не известно, будут они существовать или нет. Заведует ими один из чиновников канцелярии начальника острова, образованный молодой человек, но это король, который царствует, но не управляет, так как, в сущности, школами заведуют начальники округов и смотрители тюрем, от которых зависит выбор и назначение учителей. Преподают в школах ссыльные, которые на родине не были учителями, люди мало знакомые с делом и без всякой подготовки. Получают они за свой труд по 10 руб. в месяц; платить дороже администрация находит невозможным и не приглашает лиц свободного состояния, потому что этим пришлось бы платить не меньше 25 руб. Очевидно, преподавание в школах считается занятием неважным, так как надзиратели из ссыльных, которые часто несут неопределенные обязанности и состоят только на побегушках у чиновников, получают по 40 и даже по 50 руб. в месяц.[159] Среди мужского населения грамотные, считая взрослых и детей, составляют 29 %, среди женского – 9 %. Да и эти 9 % относятся исключительно к школьному возрасту, так что о взрослой сахалинской женщине можно сказать, что она грамоте не знает; просвещение не коснулось ее, она поражает своим грубым невежеством, и, мне кажется, нигде в другом месте я не видел таких бестолковых и мало понятливых женщин, как именно здесь, среди преступного и порабощенного населения. Среди детей, прибывших из России, грамотные составляют 25 %, среди же родившихся на Сахалине только 9 %.[160]
XX
Свободное население. – Нижние чины местных воинских команд. – Надзиратели. – Интеллигенция.
Солдат называют «пионерами» Сахалина, потому что они жили здесь до учреждения каторги.[161] Начиная с пятидесятых годов, когда Сахалин был занят, и почти до восьмидесятых солдаты, кроме того, что лежало по уставу на их прямой обязанности, исполняли еще все те работы, которые несут теперь каторжные. Остров был пустыней; на нем не было ни жилищ, ни дорог, ни скота, и солдаты должны были строить казармы и дома, рубить просеки, таскать на себе грузы. Если приезжал на Сахалин командированный инженер или ученый, то в его распоряжение давалось несколько солдат, которые заменяли ему лошадей. «Мне, – пишет горный инженер Лопатин, – имевшему в виду ходить в глуби сахалинской тайги, нечего было и думать о езде верхом и перевозке тяжестей вьючными. Даже пешком я с трудом перелезал через крутые горы Сахалина, покрытые то густым валежным лесом, то местным бамбуком. Таким образом мне пришлось пройти более 1600 верст пешком».[162] А за ним шли солдаты и тащили на себе его тяжелый груз. Всё небольшое количество солдат было разбросано по западному, южному и юго-восточному побережьям; пункты, в которых они жили, назывались постами. Теперь уже брошенные и забытые, тогда эти посты играли такую же роль, как теперь поселения, и на них смотрели, как на задатки будущей колонии. В Муравьевском посту стояла стрелковая рота, в Корсаковском три роты 4-го сибирского батальона и взвод горной батареи, в прочих же постах, как, например, Мануйский или Сортунайский, было только по шести солдат. Шесть человек, отделенные от своей роты пространством в несколько сот верст, отданные под начало унтера или даже штатского человека, жили совершенными Робинзонами. Жизнь была дикая, крайне однообразная и скучная. Летом, если пост находился на берегу, приходило судно, оставляло солдатам провиант и уходило; зимою приезжал «попостить» их священник, одетый в меховую куртку и штаны и по виду похожий больше на гиляка, чем на священника. Разнообразилась жизнь только несчастиями: то солдата уносило на сеноплавке в море, то задирал его медведь, то заносило снегом, нападали беглые, подкрадывалась цинга… Или же солдат, соскучившись сидеть в сарае, занесенном снегом, или ходить по тайге, начинал проявлять «буйство, нетрезвость, дерзость», или попадался в краже, растрате амуниции, или попадал под суд за неуважение, оказанное им чьей-нибудь содержанке-каторжной.[163] При разнообразии своих занятий солдат не успевал научиться военному делу и забывал то, чему был научен, а вместе с ним отставали и офицеры, и строевая часть находилась в самом плачевном состоянии. Смотры всякий раз сопровождались недоразумениями и выражением неудовольствия со стороны начальства.[164] Служба была тяжкая. Люди, сменившиеся с караула, тотчас же шли в конвой, с конвоя опять в караул, или на сенокос, или на выгрузку казенных грузов; не было отдыха ни днем, ни ночью. Жили они в тесных, холодных и грязных помещениях, которые мало отличались от тюрем. В Корсаковском посту до 1875 года караул помещался в ссыльнокаторжной тюрьме; тут же была и военная гауптвахта в виде темных конур. «Может быть, – пишет врач Синцовский, – для ссыльнокаторжных такая стеснительная обстановка допускается как мера наказания, но караул солдат тут ни при чем, и за что он должен испытывать подобное наказание – неизвестно».[165] Ели они так же скверно, как арестанты, одеты были в лохмотья, потому что при их работе не хватало никакой одёжи. Солдаты, гоняясь в тайге за беглыми, до такой степени истрепывали свою одежду и обувь, что однажды в Южном Сахалине сами были приняты за беглых, и по ним стреляли. В настоящее время военная охрана острова состоит из четырех команд: александровской, дуйской, тымовской и корсаковской. К январю 1890 г. нижних чинов во всех командах было 1548. Солдаты по-прежнему несут тяжелый труд, несоразмерный с их силами, развитием и требованиями воинского устава. Правда, они уже не рубят просек и не строят казарм, но, как и в прежнее время, возвращающийся с караула или с ученья солдат не может рассчитывать на отдых: его сейчас же могут послать в конвой, или на сенокос, или в погоню за беглыми. Хозяйственные надобности отвлекают значительное число солдат, так что чувствуется постоянный недостаток в конвое, и караулы не могут быть рассчитаны на три очереди. В начале августа, когда я был в Дуэ, 60 человек дуйской команды косили сено, и из них половина отправилась для этого пешком за 109 верст.
158
Из всего числа записанных мною православные составляют 86,5 %, католики и лютеране вместе – 9 %, магометане – 2,7 %, остальные – иудеи и армяно-григориане. Раз в год приезжает из Владивостока ксендз, и тогда ссыльных католиков из обоих северных округов «гоняют» в Александровск, и это бывает как раз в весеннюю распутицу. Католики жаловались мне, что ксендз приезжает очень редко; дети подолгу остаются некрещеными, и многие родители, чтобы ребенок не умер без крещения, обращаются к православному священнику. И мне в самом деле приходилось встречать православных детей, у которых отец и мать – католики. Когда умирает католик, то, за неимением своего, приглашают русского священника, чтобы он пропел «Святый боже». В Александровске приходил ко мне один лютеранин, судившийся когда-то в Петербурге за поджог; он говорил, что лютеране на Сахалине составляют общество, и в доказательство показывал мне печать, на которой было вырезано: «Печать общества лютеран на Сахалине»; в его доме лютеране собираются для молитвы и обмена мыслей. Татары выбирают из своей среды муллу, евреи – раввина, но не официально. В Александровске строится мечеть. Мулла Вас-Хасан-Мамет, красивый брюнет лет 38, уроженец Дагестанской области, строит ее на свой счет. Он спрашивал меня, пустят ли его по окончании срока в Мекку. В Пейсиковской слободке в Александровске стоит ветряная мельница, совершенно заброшенная: рассказывают, будто построил ее какой-то татарин с женой. Оба супруга сами рубили деревья, таскали бревна и пилили доски, никто им не помогал, и работа их продолжалась три года. Получив звание крестьянина, татарин переехал на материк, мельницу же отдал в казну, а не своим татарам, так как был сердит на них за то, что они не избрали его в муллы.
159
В своем рапорте от 27 февраля 1890 г. начальник Александровского округа, во исполнение предписания начальника острова о подыскании благонадежных лиц свободного состояния или поселенцев для замены ими ссыльнокаторжных, несущих в настоящее время обязанности учителей в сельских школах, доносит, что во вверенном ему округе не имеется ни среди людей свободного состояния, ни среди поселенцев никого, кто удовлетворял бы учительскому назначению. «Таким образом, – пишет он, – встречая непреодолимые затруднения в наборе лиц, по образованию своему хоть сколько-нибудь подходящих для школьного дела, я не решаюсь указать на кого-либо из проживающих во вверенном мне округе из поселенцев или из крестьян из ссыльных, коим возможно было бы поручить учительское дело». Хотя г. начальник округа и не решается поручить ссыльным учительское дело, но они все-таки продолжают быть учителями, с его ведома и по его назначению. Во избежание подобного рода противоречий, казалось бы, проще всего пригласить настоящих учителей из России или Сибири и назначить им такое жалованье, какое получают надзиратели, но для этого понадобилось бы коренным образом изменить свой взгляд на преподавательское дело и не считать его менее важным, чем дело надзирателя.
160
Если судить по некоторым отрывочным данным, по намекам, то грамотные благополучнее отбывают наказание, чем неграмотные; по-видимому, среди последних относительно больше рецидивистов, а первые легче получают крестьянские права; в Сиянцах записано мною 18 грамотных мужчин, и из них 13, то есть почти все взрослые грамотные, имеют крестьянское звание. В тюрьмах нет еще обычая учить взрослых грамоте, хотя зимою бывают дни, когда арестанты по случаю дурной погоды сидят безвыходно в тюрьме и томятся без дела; в такие дни они охотно обучались бы грамоте.
По безграмотству ссыльных, письма на родину пишут обыкновенно писаря. Они описывают здешнюю печальную жизнь, бедность и горе, просят мужей о расторжении брака и проч., но таким тоном, как будто описывают вчерашнюю попойку: «Ну, вот наконец пишу я вам письмишко… Освободите меня от брачных уз» и т. п., или же философствуют, так что трудно бывает понять смысл письма. Одного писаря в Тымовском округе за витиеватость другие писаря прозвали бакалавром.
161
См. Н. В. Буссе. Остров Сахалин и экспедиция 1853–1854 гг.
162
Лопатин. Рапорт к г. генерал-губернатору Восточной Сибири. – «Горный журнал», 1870 г., № 10.
163
В Корсаковском полицейском управлении я видел следующий, относящийся к 1870 г., «Список нижним чинам, находящимся в посте при Путятинских каменноугольных копях на Р. Сортунае»: Василий Ведерников – за старшего, он же сапожник и за хлебопека и кашевара.
Лука Пылков. Сменен со старшего за нерадение и был арестован за пьянство и дерзость.
Харитон Мыльников. Не попался ни в чем, но ленив. Евграф Распопов – идиот и ни к какой работе не способен. Федор Чеглоков и Григорий Иванов – Попались в краже денег и при мне замечены в буйстве, нетрезвости и ослушании.
Заведующий постом при Путятинских каменноугольных ломках на о. Сахалине. Губернский секретарь Ф. Литке.
164
Н. См-ий рассказывает, что еще так недавно, в 1885 г., генерал, принимая в свое ведение сахалинские войска, спросил у одного солдата-надзирателя:
– Для чего у тебя револьвер?
– Для сокращения (укрощения) ссыльнокаторжных, ваше пр<евосходительство>!
– Стреляй из револьвера в этот пень, – приказал генерал.
Тут произошло большое замешательство. Солдат никак не мог высвободить револьвер из кобуры и сделал это лишь при посторонней помощи, а извлекши револьвер, он так неумело начал с ним обращаться, что приказание было отменено: а то вместо пня он мог свободно пустить пулю в кого-нибудь из публики. – «Кронштадтский вестник», 1890 г., № 23.
165
Синцовский. Гигиеническая обстановка ссыльнокаторжных. – «Здоровье», 1875 г., № 16.
89 
