ПОМОЛВКА

Все тайное становится явным. Это – мой девиз. Жизнь прожита, и стоит оглянуться назад, чтобы понять, почему в ней было больше горя, чем радости. Кто знает, возможно, я была бы счастлива, если б не родилась под сенью британской короны. Но с самого рождения я стала ее пленницей, ее заложницей и, в конце концов, – ее жертвой.

Наверное, ни одного ребенка не ждали с таким нетерпением, с каким ждали меня. Дело в том, что королева, моя мать, уже четыре раза была беременна, а детей все не было. В первый раз она родила мертвую девочку, во второй – мальчика, но он прожил всего несколько недель после крещения, третий ребенок умер во время родов, а потом произошел выкидыш. Королю нужен был наследник престола, и горе королеве, если ей снова не удастся его родить! Моя бедная мать почти обезумела от страха перед королем. Красивый, статный, король как бы винил во всем мою мать. Отсутствие детей оскорбляло его мужское достоинство и ставило в нелепое положение перед подданными. Вот почему все с замиранием сердца думали только об одном – удачно ли на этот раз королева разрешится от бремени.

И вот 18 февраля 1516 года в четыре часа утра родилась я.

Зазвонили колокола. Королевский дворец в Гринвиче огласился криками радости. Небольшое разочарование, вызванное тем, что родилась девочка, вскоре сменилось бурным ликованием – ребенок был жив и выглядел вполне здоровым. Из уст в уста передавали, как король, поздравив жену, выразил надежду, что в следующий раз судьба подарит им сына и, даст Бог, у них еще будет куча детей.

О тех далеких днях мне много рассказывали леди Брайан, моя старшая придворная дама, и графиня Солсбери, моя крестная и воспитательница. Крестили меня на третий день после рождения. Считалось, что ребенка надо окрестить как можно скорей, чтобы он не умер некрещеным. Церемония была необычайно пышной.

Отец пожелал, чтобы меня назвали Марией – в честь его родной сестры, которую он любил, несмотря на то, что запретил ей появляться при дворе. Он никак не мог простить ей, что после смерти своего супруга, французского короля Людовика XII, она сразу выскочила замуж за герцога Саффолкского. Находясь в опале, они жили весьма бедно, так как им пришлось выплатить королю всю сумму приданого, которую тот некогда заплатил за Марию французам. Но он все-таки назвал меня именем своей сестры, а значит, в тайниках его сердца любовь к ней сохранилась. Став взрослой, я часто думала о странностях, присущих характеру моего отца, – о его суровости и жестокости и вместе с тем глубоко скрытой нежности к тем, кого он любил.

Крестным отцом был кардинал Уолси – самый важный человек в королевстве после короля. Он подарил мне золотую чашку. А опальная тетушка прислала золотой помандер, который я в детстве всегда клала под подушку, а потом носила на поясе.

Священный обряд состоялся в церкви францисканского монастыря, расположенного рядом с королевским дворцом. Из Кентерберийского собора была привезена серебряная купель – та самая, что использовалась при крещении всех детей, ведущих свой род от моих деда и бабки – Генриха VII и Елизаветы Йоркской. Леди Солсбери была удостоена высочайшей чести нести меня на руках из дворца в церковь, вся дорога до которой была устлана коврами.

Раннее детство было самым счастливым временем моей жизни. Я пребывала в том блаженном возрасте, когда еще не ведаешь, что в мире существует зло, и любишь всех, уверенная, что тебя любят тоже.

Ко мне относились с особым вниманием, потому что я была единственным королевским отпрыском и, пока не родился мальчик, наследницей английского престола. А потому с меня не сводили глаз, сдували пылинки и проявляли чрезмерную почтительность. Откуда мне было тогда знать, что бесчисленные знаки внимания относились ко мне лишь постольку, поскольку я олицетворяла собой Корону.

Взрослые даже не подозревают, что ребенок помнит какие-то моменты своего детства. Так, я отлично помню, например, как отец подбрасывал меня вверх и держал на вытянутых руках, а я, замирая от восторга, смотрела вниз на его мощную грудь, усыпанную драгоценными камнями. Я не чувствовала ни малейшего страха, уже тогда понимая, что мой отец – самый могущественный человек. И когда моя мать и мой духовник сэр Генри Раути говорили мне, что на все Его воля, я думала, что они говорят об отце, а не о Боге. Помню, каким счастьем светились глаза моей матери, стоявшей рядом с отцом.

  1