Наши взгляды встретились: мне не нужна была правда, мне нужен был Филип.
– Французы представляют гораздо большую опасность при Анри Втором, чем это было при Франциске, – только и сказала я.
Но этих слов было вполне достаточно. Гомес одобрительно кивнул – это означало, что Филип приедет.
* * *
Я поехала навстречу Филипу в Гринвич. Вскоре гонец сообщил, что королевский корабль прибыл в Довер. И вот уже он – в моих объятиях, улыбающийся, словно пылкий влюбленный.
От меня не ускользнуло, что Филип заметно постарел. Я даже обрадовалась – разница в возрасте стала не так заметна. Забыв все обиды, я снова, как и прежде, глупо, доверчиво размечталась.
По моему приказу в Лондоне звонили колокола, а с башен Тауэра палили пушки, когда королевский кортеж въезжал в столицу. Однако на улицах было мало народу. Лица горожан не выражали ликования. Было непривычно тихо, послышались всего один-два приветственных возгласа. Я снова ощутила едкий запах костров в Смитфилде.
Сомнений не было – сограждане больше не любят меня и не доверяют моему мужу.
Я устроила пир и карнавал в честь приезда Филипа, но он остался безучастным к празднествам, которых и раньше не любил.
Когда мы наконец остались наедине, он сказал, что его очень беспокоит ситуация, сложившаяся на континенте, и особенно – новый Папа, Павел IV.
Я заметила, что Папа, казалось бы, должен ценить таких убежденных католиков, как Филип. На что он ответил, что Папа очень честолюбив и избирать его не следовало.
– Я вижу на этом высоком посту Реджинальда, – сказала я.
Филип промолчал.
Мы легли в постель. Он, как и раньше, не проявлял особых чувств, исполняя свой супружеский долг. Но почему? Тогда это было необходимо для производства на свет наследника. А сейчас? Неужели он делал вид, что любит меня, только для того, чтобы добиться моего согласия на вступление Англии в войну? Я отогнала эту мысль и отдавалась ему со всем пылом, на какой способна женщина, обделенная любовью.
На следующий день мне представили членов его свиты.
Знакомясь с очередной дамой, я испытала настоящий шок – это была она, герцогиня Лоррэн! Высокая, стройная, сияющая молодостью и красотой!
Как он посмел взять с собой любовницу?!
Целуя мне руку, она подняла глаза, вглядываясь в мое лицо – лицо нелюбимой, пожилой и некрасивой жены своего любовника.
Холодно поклонившись, я подала руку следующей даме. Потрясение было столь сильным, что гнев даже не успел меня обуять.
* * *
Зато Сьюзан и Джейн Дормер кипели от возмущения.
– Ничего особенного не произошло, – уговорила я их, – у королей всегда есть любовницы, и это ничего не значит.
– И они берут их с собой, когда едут к жене? – не унималась Сьюзан.
– Думаю, и это бывает. Он мог, между прочим, даже не знать, что ее включили в свиту.
Тем временем я лихорадочно думала, как же мне себя вести. Сказать ему, что мне все известно, и потребовать объяснений? Или притвориться, будто я в полном неведении? Но как держаться с ней? Ни видеть ее, ни тем более разговаривать с ней я не могла. Значит, надо потребовать, чтобы она уехала. Однако скандала тоже нельзя было допустить. Тогда единственный выход – сделать вид, будто ничего не произошло. В конце концов, я так и не решилась ее изгнать, но ее присутствие действовало на меня угнетающе. Порой я уже готова была взорваться и высказать Филипу все.
Но когда мы оставались одни в спальне и он делал вид, что любит меня, я с удовольствием поддавалась обману, наивно мечтая, что между нами еще может возникнуть чувство.
Он много рассуждал о коварстве французов, о том, что этих врагов Испании и Англии следует проучить раз и навсегда, что Англия поступит мудро, если вступит в войну.
Я не слушала доводов рассудка, говорившего: смотри, он приехал вовсе не из любви к тебе, а в надежде использовать твою корону для своих целей. Я упивалась самообманом, желая доставить ему удовольствие в постели.
Филип тем временем стал проявлять нетерпение, и я обещала переговорить с Советом.
Совет высказался единодушно против войны, ссылаясь на пустую казну и на то, что народ не выдержит дополнительных налогов.
Получалось, Филип приехал напрасно.
Я вела себя с герцогиней Лоррэн так сурово, что это бросалось в глаза. На приемах, когда она пыталась со мной заговорить, я резко обрывала ее. За столом ее усадили как можно дальше от Филипа. Но никто, казалось, ничего не замечал.