39 
— Давайте лучше остановимся на таблетке снотворного — я оставлю ее на тумбочке.
Благодаря лекарству Зое действительно удалось поспать, но сны были тревожными и бессвязными.
Однако ночь закончилась, и девушке предстояло посмотреть в лицо мужчине, который объявил себя ее отцом.
Зоя уставилась на себя в зеркало, пытаясь отыскать хотя бы малейшую черточку Стива Драгоса в своей внешности, и не смогла разглядеть ни одной. Я похожа на свою мать, вот и все, подумала она.
Вчерашнее платье вместе с некоторыми другими вещами было унесено в стирку, поэтому она надела джинсовую юбку и белую кофточку с короткими рукавами. В конце концов, ей не надо ни на кого производить впечатление, она школьная учительница в отпуске, и это все.
Вчерашний слуга ожидал ее у лестницы, чтобы проводить в столовую. Зоя сделала глубокий вдох и вошла.
Стефанос Драгос сидел один во главе большого стола и просматривал кипу иностранных газет, но при ее появлении тут же отодвинул их в сторону. На нем были льняная рубашка и кремовые брюки.
— Kalimera. — Он выдвинул стул, указывая, что ей следует сесть возле него.
Зоя без улыбки ответила «доброе утро» и села на другой стул. Брови мужчины удивленно приподнялись.
— Могу я предложить тебе кофе? Или есть чай, если ты его предпочитаешь. Булочки только что испекли. — Стефанос сделал знак слуге.
— Только апельсиновый сок, пожалуйста, — попросила Зоя. — И кофе. Я не голодна.
— Но ты должна есть, — возразил он, — иначе заболеешь.
Девушка взглянула на него холодно и сдержанно.
— Мистер Драгос, у меня уже болит сердце, и еда тут не поможет.
Последовало молчание, затем он отрывисто заговорил по-гречески со слугой, и тот поспешно покинул комнату.
Стив Драгос откинулся на спинку стула, изучая Зою немигающими черными глазами.
— Если у тебя есть все, что нужно, тогда мы поговорим.
— Говорить-то особенно не о чем. — Зоя отпила апельсинового сока. — У вас была связь с моей матерью, и я явилась ее результатом. Я была счастливее, не зная этого. Что тут еще можно сказать?
— И тебе неинтересно узнать о прошлом?
Когда-то было интересно. Я и приехала сюда потому, что нашла документы о передаче матери в дар виллы «Даная». Я думала, что должна узнать об этом, но лучше бы я этого не делала.
— Ты говоришь о связи, — сказал Стив Драгос, немного помолчав. — Но это было большее. Твоя мать была любовью всей моей жизни, и я потерял ее.
Зоя отставила стакан, губы у нее скривились.
— Как все-таки история склонна повторяться.
— Я думал, что до дна испил чашу вины и страданий, но, видно, ошибался, — тихо проговорил Стефанос. — Я не стану оправдываться в том, что любил твою мать, малышка. Каждое ее слово, каждая улыбка, жест были благословением моей жизни. Но, видит Бог, я не хотел причинить боль ни тебе, ни моему Андреасу.
— В таком случае вы поймете, почему я не могу здесь оставаться и должна вернуться домой.
— Это твой дом.
— Нет! — выкрикнула Зоя. — Это не мой дом и никогда не будет моим. Это просто… невозможно.
— Пока нет, — спокойно сказал Стив. — Но однажды ты поймешь это. Потому что моя кровь течет в твоих жилах.
— Да? — Девушка покачала головой. — Если б это было правдой, я бы почувствовала это вот здесь. — Она прижала стиснутый кулак к груди. — Я бы почувствовала какую-то связь между нами, но я… не чувствую.
— Я умею быть терпеливым, — вздохнул Стефанос, — я научился этому. И однажды ты примешь меня как своего отца.
— Существуют тесты, чтобы решить это, мистер Драгос. — Зоя вызывающе вздернула подбородок.
— Ты не веришь мне? — Густые брови сдвинулись. — Тогда, быть может, ты поверишь собственной матери? — Он достал из нагрудного кармана рубашки выцветший листок бумаги.
Зоя неохотно взяла его и пробежала глазами поблекшие строчки. Это был, без сомнения, почерк Джины, и в письме говорилось, что у нее все хорошо, она счастлива и ждет его ребенка. В конце были слова любви.
— Я знаю, надо было поехать в Британию, настоять, чтобы она вернулась ко мне, но я дал опрометчивое обещание и не мог поехать, не нарушив слова, чего она мне никогда не простила бы. А потом я узнал, что она вышла замуж. — Стефанос испытующе посмотрел на Зою. — Он хорошо с ней обращался, этот человек?
— Да, он прекрасно относился к нам обеим. Потому-то я и не могу поверить, что они с мамой лгали мне.
Некоторое время он хранил молчание.
39 
