ГЛАВА 25

РОДЖЕРУ ПРИХОДИТСЯ ВЫБИРАТЬ

К тому времени, когда Роджер He-Запрешь со своим тяжким во всех отношениях грузом добрался до северных ворот Палмариса, он успел возбудить к себе немалый интерес. Всякий, кто двигался по дороге в нынешние опасные времена, вызывал настороженное любопытство окрестных крестьян и их домочадцев. Некоторые из них даже решились приблизиться к путнику и забросали его вопросами.

Роджер отвечал односложно и ограничивался ответами лишь на общие вопросы вроде: «С севера идешь?» или «Там еще остались гоблины?». Крестьяне довольствовались уклончивыми ответами парня, зато стража у городских ворот оказалась более дотошной. Как только стражники увидели, что к городу приближается какой-то человек, ведя под уздцы прихрамывающую лошадь с двумя мертвыми всадниками, массивные городские ворота распахнулись и к Роджеру бросились двое закованных в латы солдат.

От взгляда Роджера не ускользнуло, что со стен за ним пристально следят другие стражники и их луки нацелены ему прямо в голову.

— Твоих рук дело? — грубо спросил один из подошедших солдат, разглядывая тела.

— Другой, не этот, — поспешно ответил Роджер, увидев, как стражник приподнял голову Коннора и в ужасе отшатнулся, узнав молодого аристократа.

Второй солдат тут же подскочил к Роджеру, выхватил меч и приставил к горлу парня.

— Как ты думаешь, если бы я убил племянника барона, решился бы я открыто войти в Палмарис? — спокойно спросил Роджер.

Пусть знают, что он — не какой-нибудь бродяга, промышляющий грабежом.

— Среди имен, которыми меня называют, «дурак» не значится. Коннор Билдеборох был моим другом. И потому, невзирая на неотложные дела, я не мог бросить его на дороге, чтобы его тело трепали гоблины и подобная им мразь.

— А второй кто? — столь же угрюмо спросил солдат, подходя к лошади. — По виду — вроде как из монастыря, так?

— Только не из здешнего, — ответил Роджер. — Он из Санта-Мир-Абель.

Солдаты опасливо переглянулись. Они не участвовали в освобождении Коннора Билдебороха, но наслушались рассказов своих товарищей, и это лишь подхлестнуло их подозрительность при виде двух трупов, восседавших на лошади.

— А этого ты убил? — спросил солдат.

— Я, — помедлив, ответил Роджер.

— Значит, признаёшь свою вину? — быстро спросил его другой солдат.

— Если бы я этого не сделал, он наверняка убил бы меня, — пояснил Роджер, глядя солдату прямо в глаза. — Мне кажется, теперь, когда вы убедились, кто перед вами, разговор лучше продолжить в доме барона.

Солдаты переглядывались, не зная, что предпринять.

— Если, конечно, вы не хотите, чтобы вокруг мертвого Коннора Билдебороха собралась толпа, — уже резче добавил Роджер. — Любителей поживиться всегда хватает. Кто-то наверняка позарится на его меч. По городу поползут слухи, которые обязательно достигнут ушей барона или настоятеля Сент-Прешес, и еще неизвестно, чем все это кончится.

— Открывай ворота, — крикнул стражникам солдат, что стоял возле лошади.

Он махнул своему товарищу, и тот убрал меч.

— Нечего глазеть, расходитесь по домам, — бросил он возбужденным и перешептывающимся зевакам.

Окружив Роджера и лошадь с мертвыми седоками, солдаты повели их к воротам. После этого ворота сразу же закрыли — кто знает, нет ли у этого чужака сообщников среди окрестных крестьян. Здесь солдаты грубо схватили Роджера, толкнули к стене, обыскали с ног до головы и изъяли все, что даже отдаленно напоминало оружие.

Третий стражник принес рогожи и прикрыл ими мертвецов. Он взял лошадь под уздцы, а его товарищи подхватили Роджера под локти и поволокли по городским улицам.

Роджеру пришлось долго сидеть в одном из покоев внушительного и просторного дворца Чейзвинд Мэнор. В одиночестве его не оставили — парня стерегли двое не расположенных к разговорам солдат с угрюмыми лицами. Время тянулось еле-еле. Роджер сидел, ждал, пел сам себе песни и даже трижды пересчитал все доски пола, сделанного из какого-то твердого дерева. Так прошло несколько часов.

Когда наконец появился барон, Роджер понял причину задержки. Лицо старика пылало, воспаленные глаза ввалились, на всем облике лежала печать горя. Известие о гибели племянника поразило его как гром среди ясного неба. Коннор ничуть не преувеличивал, говоря, что дядя относится к нему как к сыну.

  206