11 
– Вот что я скажу вам, – начал епископ, когда обрел наконец возможность вставить слово, – ваш отец-король не станет терпеть ваши выходки, и я…
Гавестон так уморительно, с помощью гримас и жестов, передразнивал говорившего, что Эдуард, в свою очередь, зашелся от хохота. Епископ побледнел и сказал:
– Обо всем будет известно королю.
– Сколько угодно! – крикнул осмелевший Эдуард. – А я расскажу о вашем наглом поведении в отношении его сына…
Король-отец, услыхав жалобу епископа, пришел в бешенство. Он призвал Эдуарда и сделал ему внушение таким голосом, раскаты которого были слышны по всему дворцу. Король был целиком и полностью на стороне Ленгтона.
– Как ты посмел вторгаться в чужое владение?! – гремел он. – Как посмел охотиться на его дичь?! Это оскорбление, которое заслуживает сурового наказания.
– Но, отец… Разве король не может охотиться где пожелает? – пытался возразить Эдуард.
– Пока еще ты не король. И, боюсь, тебя следует опасаться в качестве такового. Ты должен изменить свои взгляды и привычки, или, клянусь Богом, я заставлю тебя это сделать! Что же касается твоих дурных друзей и советчиков…
Последние слова больше всего напугали Эдуарда. Только бы отец ничего не предпринял в отношении Гавестона!
Изобразив смирение, он уже молча, без всяких возражений, слушал отца, и, когда ему было сказано, что его отлучают на время от дворца, он с покорным наклоном головы принял это наказание. Конечно, оно было малоприятным, но хуже – если бы отец обрушился еще на Гавестона и разлучил их друг с другом.
Когда за несколько месяцев до своей смерти отец все-таки отправил Гавестона во Францию, Эдуард вспомнил, с чего все началось – с жалобы этого паршивого епископа.
Поэтому теперь у него не было необходимости особенно распалять себя по отношению к Ленгтону – он и так имел на него здоровенный зуб, но все же воспоминание о случившемся подогрело застарелую ненависть.
А Гавестон продолжал говорить о том же.
– Дорогой друг, – вновь услыхал Эдуард, – это же нелепость, что старый мошенник остается на посту казначея. Он будет постоянно чинить тебе препятствия.
– Да, я заменю его. Ведь я уже сказал. Но кем?
– Очень просто: нашим старым и верным другом, которого тоже зовут Уолтер. Он ждет своего счастливого часа, и разве ты откажешь ему в милости после всего, что он для нас сделал?
– Уолтер Рейнолдс?
– Конечно. Кто же еще?
– Ты прав! – Эдуард хлопнул себя по ляжке. – Мы получим немало удовольствия, когда увидим, как наш дорогой епископ будет огорошен этой новостью. Наверняка почувствует себя похуже, чем мы с тобой тогда… перед его лесничими.
– И пускай Рейнолдс услышит, как вы будете прогонять этого зазнайку, – предложил Гавестон. – Спрячем его в соседней комнате. А после сможем все вместе разыграть эту сценку.
– Как ты умеешь, милый Перро, из всего извлечь удовольствие!
– Мой долг, милорд, доставлять вам его! Иногда мне кажется, я мог бы стать придворным шутом.
– Тогда не было бы на всем свете более красивого, умного и обаятельного шута! И более богатого.
– Да, последнее – чистая правда, милорд. Благодаря вам…
* * *
Епископ принял отставку с достоинством. Было ясно, что вскоре к нему могут присоединиться, разделив его судьбу, и другие несогласные, кто был недоволен и укоризненно качал головой, видя, что король по-прежнему ни на шаг не отпускает от себя Гавестона. Тот хотя и женился, но до удивления редко бывал с женой, и, по всей видимости, брак нужен был ему лишь для того, чтобы воспользоваться богатством супруги.
– Я буду великодушен, милорд, – сказал, обращаясь к королю, епископ перед тем, как покинуть дворец, – и стану просить Бога помочь вам.
– Но, дорогой епископ, – вмешался в разговор вездесущий Гавестон, – это ведь вам так необходима сейчас Божья милость, и я уверен, что, принимая во внимание благочестивую жизнь, которую вы ведете, вам не будет отказано в таковой.
Епископ не взглянул на Гавестона, словно не слышал его слов, что сверх меры обозлило бедного Перро: как смеет этот человек не замечать его, ставшего чуть ли не главной персоной при короле! Даже не чуть, а действительно главной…
После ухода епископа в покоях короля появился Уолтер Рейнолдс.
– Милорды, милорды! – воскликнул он, потирая руки. – Вы сыграли одну из лучших наших сцен! Ручаюсь, старый прелат удалился на подгибающихся от страха ногах.
11 
