146 
К удивлению тюремщиков, хотя силы его ослабевали с каждым часом, он все еще упорно цеплялся за жизнь.
В один из дней к нему зашел Беркли. У него был еще более виноватый и смущенный вид, чем всегда.
– Я здесь, чтобы проститься с вами, милорд, – сказал он.
Эдуард схватил его за руку.
– О нет-нет! Не оставляйте меня! – воскликнул он.
– Я получил приказание из дворца, милорд. Другой человек прибудет сюда.
– Они хотят лишить меня всякого человеческого общения, – обреченно сказал Эдуард. – Им мало того, что уже сделали со мной.
– Милорд, – с волнением сказал Беркли, – я буду молиться за вас.
– Разве не странно, – проговорил узник, – что вы превратились чуть ли не в моего друга, только когда стали моим тюремщиком?
Беркли ничего не ответил. Смятение чувств мешало ему говорить.
Да, он был из тех, кто гневно осуждал в свое время поведение и образ жизни короля и, возможно, способствовал чем-то его свержению. Но сейчас он испытывал жалость не к свергнутому королю, а просто к человеку, кого нельзя подвергать таким мучениям, ставить в такие унизительные условия, какие бы поступки тот ни совершил. Все его существо противилось этому, и он понимал, что именно по этой причине его удаляют из замка. Королеве и ее любовнику не свойственна, видимо, обыкновенная жалость.
Он опустился на колено перед Эдуардом и поцеловал ему руку, словно тот продолжал быть истинным королем.
Слезы хлынули из глаз пленника; полнейшее отчаяние и предчувствие скорой смерти охватили его, когда за Томасом Беркли закрылась железная дверь.
* * *
Королева Изабелла послала за сэром Герни, и тот явился к ней во дворец. При их разговоре присутствовал только Мортимер.
– Вам следует отправиться в замок Беркли, – сказала Изабелла, – и находиться там при короле, лишенном престола.
Герни молча поклонился.
– Вы знаете, как обстоят дела, – вмешался Мортимер, – поэтому не будем ходить вокруг да около. Бывший король – помеха для всей страны, для ее благополучия. К тому же здоровье у него сильно пошатнулось, и нет сомнения, дни его сочтены. Вам приведется присутствовать при кончине Эдуарда Плантагенета, которая не за горами.
Герни снова поклонился. Он понимал, что его задача – ускорить эту кончину.
Понимала это и королева, когда сказала:
– Никаких следов насилия быть не должно… Внешних следов. Вы знаете, как люди у нас любят делать из кого угодно мучеников и превращать их в свое знамя.
– Да, миледи… Да, милорд. Я хорошо знаю это, – ответил Герни.
– Мы не забудем ваших услуг, оказанных нам и стране, – сказал Мортимер.
Поклонившись в третий раз, сэр Герни вышел из покоев королевы и со всей поспешностью отправился в замок Беркли выполнять не вполне ясный по манере изложения, но вполне ясный по сути приказ.
* * *
Эдуард ощутил леденящий страх перед этим человеком с того самого мига, как увидел его. Это был полное подобие Малтреверса – злобное, бездушное, жестокое существо.
Теперь, лежа на охапке грязной полусгнившей соломы, Эдуард каждую минуту ожидал, что эти двое войдут и убьют его.
Для того они здесь и находятся: ожидают его смерти, чтобы немедленно сообщить о ней королеве и ее любовнику. Но смерть никак не берет его, поэтому они становятся нетерпеливыми, что можно легко прочесть на их лицах. И, значит, должны поторопить ее… смерть.
Вот и сегодня, когда оба охранителя вошли к нему, а он притворился спящим, один из них достаточно громко сказал – они уже не почитали нужным считаться с ним, принимать за живого человека:
– Смотри, еще дышит. Наверное, заключил союз с дьяволом. Здоров как бык… Может быть, надо просто…
Малтреверс – это он произнес сейчас эти слова – схватил тяжелый стул и занес над узником.
– Эй, осторожней! – прикрикнул Герни. – Ты забыл приказание? Никаких следов. Хочешь лишиться головы?
– Ты прав, – проворчал Малтреверс и швырнул стул на пол. – Терпения уже не хватает.
– Что ж ты хочешь, – сказал Герни. – Плантагенеты – династия крепких людей. Этот жалкий пленник, непохожий на человека, еще не самый могучий из них…
Так они его оскорбляли, а потом ушли, приказав стражнику принести для него самой гнилой воды и самой тухлой пищи, которую не станет есть и скотина.
Он же, на удивление самому себе, продолжал жить. Будто назло своим тюремщикам.
Да, он сопротивлялся. Может быть, почти уже бессознательно, но все же не желая доставить им удовольствие своей смертью.
146 
