очень нудно 
65 
«Булгаков был крещен в Крестовоздвиженской церкви именем Архангела Михаила, защитника и покровителя Киева!»
Обнаружила желтеющие листья на дереве, определила на глаз наступившую осень, и правое — умное полушарие Маши немедленно выплюнуло «бегущей строкой»:
«Осенью 1906 семья Булгаковых переехала на Андреевский спуск № 13.
Тут сразу заболел отец — Афанасий Иванович, философ-историк, доцент Киевской духовной академии. Читал курс истории и разбора западных вероисповеданий. Знал греческий, английский, французский, немецкий, греческий языки. Автор книг «Старокатолическое и христианско-католическое богослужение», «О законности и действительности англиканской иерархии с точки зрения православной церкви». Заболел безнадежно. Умрет через год. Гипертонию почек не умели лечить. Похоронен на Байковом кладбище, как и сын Миши Врубеля…
Булгакову сейчас 15 лет.
Учится в 1-ой Александровской гимназии — уже пятый год.
В пятом классе впервые начал писать — юморески. Вместе с ним учатся Паустовский, Сикорский, Богров… Нет, это не важно.
…Боже!!!»
Пятнадцатилетний гимназист Миша Булгаков протягивал Анне Горенко спасенную шляпку.
Семнадцатилетняя гимназистка взяла ее двумя пальцами правой руки, — прочие три были сжаты в кулак. А в кулаке таилась воскрешенная Лира.
Руки будущей поэтессы и будущего великого писателя соприкоснулись…
«Его отец умрет!
его отец умрет...
…как и сестра Ахматовой Инна.
Как и все, кто соприкасается с Лирой!
НЕТ!!!»
*****
— Почему ты не сказал мне, что был знаком с Булгаковым?
Демон откинулся на стуле и посмотрел на Машу с почти человеческим изумлением:
— Вы вызвали меня исключительно ради этого? — произнес он, каждой буквой очерчивая свое изумленное презрение.
— Ну… — смешалась разведчица.
На миг она почувствовала себя школьницей, страдающей у стола злого учителя, который безжалостно черкает красною ручкой ее домашнее задание.
— Вы способны оживлять мертвое! Летать над землей. Сдуть площадь Независимости, как крошки со стола, и отобедать в кафе Семадени, стертого с лица этой площади полвека тому. И главное — можете потерять все это через тридцать часов! И самым поразительным для вас фактом по-прежнему остается мое знакомство с Булгаковым?! До чего же вы все-таки человек… Уж простите, что я вас так называю.
— Ничего. Я не обижаюсь, — пробормотала «школьница».
— А стоило бы! — с обидой ответил «учитель». — Вы безнадежно слепы. Мать моя, что с вас взять, если еще неделю назад вы считали меня булгаковским Воландом. Дьяволом. Сатаной!
И тут Маша внезапно обиделась.
«Рать», угасшая, возродилась, — восстала, забурлила с новою силой.
«Какие-то остаточные явления…» — отметил край сознания.
«Я — Киевица!»
— Я — Киевица! — резко сузила глаза она.— А ты — не Дьявол. Ты — всего лишь дух этого Города. Стоящий по левую сторону руки — моей руки! Кстати, если не секрет, кто будет стоять на Суде по правую?
— Не трудно догадаться, — нахмурился Демон. — Есть Земля. Есть Небо.
— Мать-земля, Отец-небо… — кивнула Маша (Так начиналось одно из заклятий).
— Твой Отец — Киев! — срезал Киевицу дух Города. — Ты — его хранительница! Я — хранитель Земли под ним. Но и мне, и Городу, и тебе, и всем слепым — роднее Земля. Она вас кормит и поит, и принимает ваш прах…
— Есть Земля, — насмешливо повторила науку Маша, — есть Город, есть Небо. Ты и я… Я правильно поняла, с Неба тоже кто-то придет?
— Один из трех, — нехотя сообщил Киевицкий. — Но не обольщайтесь! Последние девяносто лет трон по правую руку пустует.
— А что случилось девяносто лет назад?
— Вы не знаете даже этого? Революция. Вы сами разрушили ваши церкви. И Киев перестал быть Столицею веры. Но остался Столицею ведьм.
— Значит, — пренебрежительно фыркнула Маша, — судить нас будешь ты? Смешная новость.
Глаза Киевского Демона стали тяжкими, как камень.
— Не я, — издал скрежещущий звук он. — Ведьмы.
— А ты у них, — рассмеялась «Рать» в Ковалевой, — для красоты? Я думала ты их хозяин.
— Я, — вымолвил он. — Но ведьмы свободны.
— «Невидимы и свободны».
— И, когда видимы, свободны тоже, — жестко окоротил ее он. — Вы знаете, что такое свобода, уважаемая Мария Владимировна?
— Я знаю, — сказала она. — Теперь знаю. Свобода, это когда ты можешь все. Кроме одного…
65 
