82 
— Что?
— Я не знаю. — Машины щеки пылали. — Но это «что-то», что связало их всех! Аннушку, Мишу, царя и «К» — нашу Катю! Что-то, чего не может не быть. Я и представить не могу, что это может быть… Но у нас есть ключ к разгадке!
Ликуя, Маша Ковалева извлекла из кармана ключ, отмежевавшийся от конспекта Кылыны.
— А отчего этот ключ?
— Понятия не имею!
На ключе не было брелка с адресом.
Но вместо того, чтоб прийти в отчаяние по данному поводу, Киевица импульсивно сжала беспризорный ключ в кулаке и прочитала всевластную «Рать».
Едва заклятие отошло, Маша перестала слышать дома.
Но не успела она произнести и нескольких слов, прежнее проснулось в ней, заиграло в крови — душу охватил знакомый веселый и бесшабашный азарт.
«Я свободна!
Я могу все!
Я — Киевица!»
«Где ты? — позвала она, поднеся ключ к лицу. — Где ты? Отзовись!»
«Я здесь… здесь, моя Ясная Пани».
Дом, во плоти которого проживал замок от ключа, послушно ответил ей.
«Я здесь… здесь…»
— Идем! — уверенно провозгласила Ясная Пани. — Это как раз неподалеку от Оперного. Все сходится!
— Мы идет туда сейчас? — застопорил Мир.
— А почему, собственно, нет?
*****
Отозвавшийся на призыв дом № 12 по Фундуклеевской улице, благоговейно поцеловал Машину руку перилами, с кованной решеткой в стиле Модерн.
«Четвертое», — пронумеровала модерновые совпадения Маша.
Подъезд, как водится, был пустым и безжизненным.
Стоило Киевице сказать «1 сентября 1911 года. Час, который мне должно знать» — подъезд стал порталом вне времени, проходом между 7-ым и 11-ым годом. И завершить вневременной переход мог только ключ от двери.
Поднявшись на второй этаж, Ковалева бестрепетно открыла замок, толкнула дверь, прошлась по квартире…
«Я могу делать все, что хочу!»
— А к кому мы пришли? — озабоченно спросил Мирослав. — Здесь же кто-то живет.
Квартира была аккуратной и прибранной, — но всюду, куда ни глянь, «истоптанная» следами своих обитателей.
В кресле жил сложенный, кружевной женский зонтик, в вазе нежился букет осенних цветов.
Мир подошел к царившему на столе самовару, круглому, шарообразному, прикоснулся к его золотому боку.
— Маш, он еще горячий, — донес тревожную информацию спутник. — Здесь кто-то есть. Или он только что отсюда ушел.
Но Ковалеву эта новость ничуть не встревожила.
— Это час, который нам должно знать, — чванливо заявила она. — Значит, если мы столкнемся с хозяином, нам должно что-то узнать от него. Если не должно, — значит, не столкнемся.
— Ты уверенна?
— Раз я так сказала, значит, так и есть. — Маша открыла дверь платяного шкафа. — Черт с ним, с владельцем.
— С владелицей, — выправил Мир.
На столе лежали крупные серьги, с шести каратными изумрудами.
— Сама вижу! — Шкаф был заполнен женской одеждой.
Маша рванула на себя первое попавшееся платье.
— Что ты делаешь? — поразился Мир.
— На мне одежда 1906 года. Я ж больше не возвращалась домой, — пояснила она. — Мое платье и к 1907 не подходило, а к 1911 — и подавно. Раз уж я иду смотреть на царя, должна я что-то надеть! — Киевица подскочила, и ловко сбила с полки желтую фанерную картонку для шляп.
— Ты идешь смотреть на царя?
— А куда мне еще идти? — Разведчица Прошлого нацепила на голову широкополую полосатую шляпу. — Прогуляюсь по Фундуклеевской, по пути царского поезда в оперный театр. То есть сейчас он Городской театр... Что-нибудь да найду.
— Как ты на себя не похожа, — покачал головой Красавицкий. — Словно наглоталась чего-то.
— Это «Рать», — сухо объяснила ему Ковалева. — Но мне плевать. Лишь бы работала. Ты ж видишь, все один к одному. Даже дом стоит в нужном месте! Да еще и в стиле Модерн!
— А при чем тут модерн?
«Примите мои верноподданнейшие извинения, моя Ясная Пани, но мой долг повелевает мне сообщить вам, то, что мой долг не позволяет мне вам сообщить», — заговорил, замолчавший было модерновый дом № 12.
«Ну и молчи себе!» — отмахнулась от его противоречий она.
Мир задумчиво посмотрел на изумрудную серьгу великолепной работы — увесистый изумруд обвивала золотая оправа-змея, кусающая себя за кончик хвоста.
— А мне в чем идти? — хмуро спросил он.
— Мужской одежды тут нет. Так что оставайся в квартире, — отмахнулась Маша.
— Я не могу, — угрюмо сказал он. — Я не могу без тебя.
82 
