25 
Пока мы рассаживались, я всех оглядел. Мистер Патавасти выглядел старше лет на сто. Колин — сердитый, нетерпеливый. Стивен — отчужденный, печальный. Миссис Патавасти была заплакана, лицо бледное, волосы седые.
— Хочешь чаю, Александр? — спросила миссис Патавасти.
Я отрицательно помотал головой. Я рассчитывал сам вести разговор, задавать вопросы, но не был готов к тому, что предварительно нужно будет соблюсти светские приличия, поэтому я медлил, запинался:
— Э-эм, ну, э-э…
Колин со злостью разглядывал меня. Его губы побелели от кипевшего в нем бешенства.
— Вы только гляньте на него. Посмотрите, во что он превратился. Может, закончим уже ломать эту комедию? — обратился Колин к отцу.
Понятное дело, Колин помнил меня по школе подтянутым умником. И я потряс его своим видом. Не я ли ушел из полиции при сомнительных обстоятельствах? Не у меня ли была напряженка с деньгами? А теперь я, пользуясь родительским горем…
— Колин, пожалуйста, — отозвалась миссис Патавасти.
— Взгляните на него, ну что он может такого, чего не в силах сделать полиция Денвера? — настаивал Колин.
— М-м… мистер Патавасти, вы сказали по телефону, что получили какое-то странное письмо. Не могу ли я взглянуть на него, если вы не возражаете? — выдавил я наконец.
— Да-да, конечно, — ответил мистер Патавасти, вставая и направляясь к лестнице. С его уходом воцарилась тишина.
Тиканье часов. Скрип перекрытий. Виктория взирает на меня с фотографий. Виктория, чье имя не прозвучало пока ни разу в этих стенах, была сейчас так необходима: она отлично умела разрядить обстановку вроде этой…
— Алекс, ты точно не хочешь чаю? — поинтересовалась миссис Патавасти.
— Теперь бы не отказался, спасибо, — ответил я, чтобы дать ей возможность что-то сделать.
Миссис Патавасти ушла в кухню.
Очередная долгая пауза. Колин, Стивен и я — все трое уставились в пол. Вернулся мистер Патавасти. Я с облегчением взял письмо и стал его изучать.
— Хмм, очень интересно, — протянул я.
Я понимал, что нужно было немного поводить их за нос, прежде чем приступить к делу. Не совсем этично, но для меня это был вопрос жизни и смерти.
— Что там такое? Констебль Поллок сказал, это проделки шутников, — отрезал Колин.
Я начал не торопясь:
— Здесь все не так просто. Очевидно, в это письмо вложено немало труда.
— О чем ты говоришь? — перебил меня Колин. — Все признали, что это дело рук какого-то психа.
— Я так не считаю. Перед нами весьма продуманное творение. Не оставить отпечатков уже не так просто. И обратите внимание на ошибку: «ващей» вместо «вашей».
— Констебль Поллок сказал, что это был неграмотный шутник, — сказала миссис Патавасти, возвращаясь без чая.
— Возможно, но я так не думаю. Скорее этот человек хочет, чтобы вы так решили. Он хочет показаться глупцом. Допустив ошибку, он тем самым возводит на себя напраслину, но мог ли он (я говорю «он», но вполне может быть, что это «она») на самом деле сделать такую ошибку в печатном документе? Большинство программ имеют встроенную проверку грамотности, которая отметила бы ошибку. Более частая опечатка — «вшей» вместо «вашей», это может остаться незамеченным. Вы скажете, что он торопился, у него не было времени на проверку. Но на это нужна всего секунда, и, как мне кажется, этот текст набирали с особенным вниманием. Анонимная записка, касающаяся личности убийцы. Такие вещи не выкидывают в помойку.
— Хорошо, и что из этого следует? — спросил Колин уже менее агрессивно.
— Эта записка — подсказка. Ее написал тот, кто был знаком с Викторией, кто знает или подозревает, кто убийца, и не верит, что полиция арестовала виновного; кто-то грамотный настолько, что не желает показаться чересчур грамотным и делает продуманную ошибку в анонимном письме. Мне кажется, автор работал с Викторией, был ее соседом или другом. Он хочет привлечь наше внимание к этому делу и дать понять: сам-то он, автор записки, не стремится быть втянутым в расследование вне зависимости от того, кто совершил преступление. А конверт, в котором была записка, сохранился?
— Мне кажется, я его выкинула, — посетовала миссис Патавасти. — В полицейском управлении не пожелали на него взглянуть.
Однако она ушла в дальнюю комнату и появилась через несколько минут. Конверт прояснял дело больше, чем содержимое. На нем был почтовый штемпель Боулдера от двенадцатого июня, адрес тоже был немного выцветшим, и на нем значилось:
25 
