12 
Оставалась — причем он вспомнил про нее лишь теперь — его приятельница. Тойер вздохнул и сделал глоток вина прямо из горлышка. Он позвонит ей утром. С некоторых пор их отношения не ладятся. Как же провести этот вечер? Ему ничего не приходило в голову.
Штерн на следующее утро в одиночестве удерживал позиции в кабинете. Остальные совершили набег на кабинет коллеги Шерера из ночной смены. Тойер, широко расставив ноги, остался в дверях. Лейдиг, напротив, охотно уселся на предложенный стул, а Хафнер пристроился прямо на краешке стола, за которым сидела их усталая жертва.
— У нас почти нет ничего нового, вам и так все известно. — Шерер изо всех сил старался говорить ровным тоном. — У меня закончился рабочий день, верней, рабочая ночь. У моего сына ветрянка, жена всю ночь глаз не сомкнула. Честно признаться, я и сам нездоров, у меня гайморит. Говорю я вам, у меня голова раскалывается.
Хафнер сочувственно кивнул и посоветовал принимать свое испытанное средство — глинтвейн и чтобы побольше в нем было вишневой наливки. Одновременно он принялся ощипывать последние зеленые листочки на чахлом комнатном цветке.
— Я тоже ничего не могу поделать, — продолжал сетовать Шерер. — Зельтманн сказал, что прокурорша хочет пока что подождать. Все, что пришло от патологов, сразу было подшито к делу. А это у меня просто новая папка. Оставь в покое цветок, Хафнер, он тут ни при чем.
Лейдиг положил ногу на ногу и снял с галстука пару пушинок.
— Если я вас сейчас вышвырну за дверь, потом придется сто раз вас упрашивать, когда мне что-нибудь понадобится, верно?
Хафнер открыл пачку сигарет «Ревал».
— Ты мне все сейчас продымишь, пока вы не получите то, за чем пришли, верно? — спросил Шерер и невольно усмехнулся. — Что дальше? Треснете меня по башке телефонным справочником? Вы ведь отморозки. Когда я услыхал, какую группу составил Зельтманн, я чуть в штаны не наделал, честное слово. Симон Лейдиг и Томас Хафнер, кружевная накидка на «харлее-дэвидсоне»…
— Это кто еще кружевная накидка? — прорычал Хафнер.
— Это я, а не ты, — спокойно объяснил Лейдиг, однако Тойер заметил, что его комиссар слегка побледнел.
— Послушайте! — взмолился Шерер, у которого заслезились глаза, потому что Хафнер уже дымил как паровоз. — У меня сейчас череп расколется.
— Расколется, — подтвердил Тойер. — Кстати, насчет телефонной книги идея неплохая.
— Я принесу телефонную книгу Мангейма, она потолще, — с подчеркнутым хладнокровием добавил Лейдиг.
Шерер беспомощно раскинул руки:
— Тойер, я хорошо к тебе отношусь, и ты должен это ценить. Подумай, кто еще так хорошо к тебе относится, как я?
Озадаченный Тойер рассмеялся. Его взгляд упал на желтую, в крапинках, папку. С каких это пор папки стали желтыми?
— Очередная идея Зельтманна, — вздохнул Шерер. — Ничего не попишешь, психология восприятия. Чтобы нам было веселей работать, дружище. Слушай, Хафнер, перестань курить. Говорю же, у меня башка раскалывается…
Тойер схватил желтую папку и, пролистав несколько страниц, довольно улыбнулся:
— Вот и наше дело.
Прокурор Ильдирим проснулась с мыслью, что она в самом деле сексуальная рабыня на русской атомной подлодке, которая, вопреки всем географическим картам, бороздила воды Боденского озера. Стряхнув с себя остатки сна, она побежала в ванную. Прыснула в рот антиастматический спрей, погляделась в зеркало и помыла руки. С самого детства такова была ее обязательная утренняя программа, хотя уже двадцать лет это не имело смысла, так как она тут же принимала душ.
После всех автоматических процедур, требующихся для того, чтобы закамуфлировать бунт, устроенный ее естеством, — в туалете она уже побывала, — Ильдирим села у маленького кухонного стола и заставила себя выпить обязательный мультивитаминный сок. Затем последовал банан, после которого желудок был готов принять черный кофе. Но больше никаких сигарет. Больше никогда. Насколько хватит сил.
Раздался звонок. Вздохнув, Ильдирим посмотрела на часы. Без двадцати семь, она любила утром раскачиваться подольше, без спешки. Но тут же улыбнулась, потому что сразу поняла, кто пришел так рано.
В самом деле, за дверью стояла маленькая Бабетта Шёнтелер, единственная и притом внебрачная дочь старой пьяницы с цокольного этажа, прелестная и трогательная девчушка в круглых очках, с гривой спутанных волос, одетая в какое-то тряпье. Ей было одиннадцать, и большую часть своей жизни она дружила с Ильдирим.
12 
