очень нудно 
101 
Я молчала. Беспорядочные мысли теснились в моей голове… и я боялась додумать их до конца. Я вспомнила лицо Джессики и ее загадочную улыбку. И я подумала: «Нет. Это невозможно».
— Фанни, — спросила я, — что нам делать?
— Надо вывести их на чистую воду. Мы будем внимательно следить.
— Наверное, следует позвать доктора.
Фанни покачала головой.
— Нет, — возразила она. — Тогда они узнают, что мы догадались, и придумают что-то еще, к чему мы не будем готовы. Пусть лучше считают, что вы просто не стали пить отвар и вылили его. Пусть думают так.
Глаза Фанни расширились и сияли. Мне не поправился ее вид, и я колебалась, не вызвать ли все-таки доктора.
Я сказала ей об этом, но она только покачала головой:
— Вы не должны ничего брать к себе в комнату. Это — единственный способ уберечься от опасности.
— Ты можешь сварить еще ячменного отвара, — предложила я, — и мы отдадим его на экспертизу. Наверное, это правильный вариант.
— Нет, — отозвалась она. — Они — очень хитрые. Если мы это сделаем, они попробуют что-нибудь еще.
— Фанни, это безумие!
— Вы помните, кто вчера входил в вашу комнату?
— Да все! Уильям, который принес кое-какие бумаги из штаб-квартиры. Леди Менфрей принесла цветы. Сэр Энделион заходил справиться о моем здоровье. Мисс Треларкен приводила Бенни повидаться со мной. Это не считая горничных.
— Вот видите, все очень запутано, и мы ничего не знаем, а они, возможно, не захотят применять один и тот же способ дважды. Сейчас мне лучше, хотя ночью мне казалось, что я отдаю богу душу. О, моя маленькая мисс, я не знаю, что все это значит, но мне это не нравится. Мне это никогда не нравилось. Я чувствую, словно меня гонят… вот что я чувствую.
— Я считаю, нам все же надо что-то предпринять, Фанни.
— Нужно подождать немножко… и хорошенько подумать.
Она так настаивала, что я пообещала ей ничего не предпринимать…пока.
После того как первый ужас прошел, я стала сомневаться в предположении Фанни, что ячменный отвар был отравлен. Я простудилась, возможно, болезнь дала осложнение на желудок, а Фанни заразилась от меня: после того ночного приступа она явно уже чувствовала себя неважно. Пусть случившееся останется между нами, сказала я себе. Это все — одна только ревность и подозрения, не имеющие под собой ничего реального. Бевил говорил, что не был тогда на острове; но даже если он лгал, он никогда никому не позволит причинить мне вред.
Яд! Это было невозможно.
Фанни изменилась: она похудела, а глаза, казалось, стали глубже; в них порой мелькало странное выражение, которое тревожило меня; она стала еще большей собственницей, нежели всегда, и старалась все время быть со мной.
Примерно через неделю после всего этого я отправилась в штаб-квартиру в Ланселле, и тут меня ждало новое потрясение: я обнаружила, с каким коварством Джессика пыталась занять мое место.
Одна из просительниц, которую я приняла, усаживаясь, сказала:
— В прошлый раз я говорила с миссис Менфрей. Очаровательная леди! Такая добрая и внимательная. Не удивляюсь, что наш депутат, как я слышала, очень ею гордится.
— Миссис Менфрей — это я.
— О! — воскликнула она, слегка покраснев. — Простите… я решила, знаете, по тому, как она себя вела… э-э… и когда я называла ее «миссис Менфрей», она не возражала… потому я и подумала…
Увидев в тот же день Джессику, я сказала ей:
— Оказывается, в штаб-квартире вас принимают за меня.
Она подняла свои безупречно очерченные брови в притворном удивлении.
— Да, — продолжала я, — одна из просительниц заявила, что в прошлый раз говорила с женой депутата. И это были вы.
Джессика пожала плечами:
— Это — на ее совести.
— Она была твердо уверена, ибо обращалась к вам как к миссис Менфрей и вы ее не поправили.
— О, она просто придумала это в свое оправдание.
Я посмотрела на нее: спокойная улыбка, прекрасные глаза, которые хранят свою тайну, ничем себя не выдавая, безупречно гладкая кожа, свежий цвет лица… И в эту минуту я подумала: «Если она желает занять мое место, она не остановится ни перед чем».
Глава 9
Бевил вернулся из Лондона и провел с нами все Рождество. В день праздника я проснулась рано. Меня разбудила суета в доме — слуги носились туда-сюда, чтобы приготовить пироги, дичь и домашнюю птицу. Они пребывали в таком радостном воодушевлении, что просто не могли соблюдать тишину, да в день Рождества никто от них этого и не требовал.
101 
