117 
— Нет, любовь моя, надо отучить ее от привычки дерзить старшим. Знаешь, почему она надела это черное платье, Кейт? Мне кажется, она носит траур. А разве она оплакивает кого-то? Ты что-нибудь знаешь об этом, Кейт?
— Да нет, она надела черное платье, потому что этот цвет ей идет, вот и все. И он ей действительно к лицу. Признайся, что ты и сам это видишь.
— Не хочу ничего признавать. Говорю тебе, она оплакивает какую-то потерю. Наверное, тайного возлюбленного. Смотри, она покраснела!
— А вот и нет! А вот и нет! — вскричала Елизавета.
— Отпусти ее, мой дорогой, — сказала Катарина. — Разве ты не видишь, что она сердится?
— Тогда надо отучить ее от привычки сердиться на своего отчима, который ее очень любит. У этой негодной девчонки завелись от нас секреты! Что же это за возлюбленный, по которому вы носите траур? Признавайтесь, принцесса, вы не должны от нас ничего скрывать!
Елизавета попыталась выскользнуть из его объятий, но от резкого движения платье ее разорвалось, обнажив плечи. Она поняла, что Томас специально порвал его...
— У нее удивительно белая кожа! — воскликнул Томас. — Ты не находишь? Грех скрывать такую красоту под этим уродливым черным одеянием.
— Вы порвали мне платье, — закричала Елизавета, — и за это купите мне новое!
— Смотрите, какие мы жадные! — Томас поймал ее за юбку в ту самую минуту, когда она собиралась бежать.
Катарина рассмеялась:
— Ну, Томас, это же просто мальчишество. Я и не знала, что ты до сих пор играешь в такие игры! Ты кто — мужчина или мальчик?
— Не мешайте ему, — сказала Елизавета. — Пусть потешится. Но раз ему не понравилось мое платье, и он его разорвал, то пусть покупает новое.
— Как нехорошо! — кричал Томас, задирая ей юбку, — Ах, как это дурно!
Каждый из них тянул юбку в свою сторону, и швы, наконец, не выдержали и разошлись.
— Вы что, собираетесь разорвать мне все платье? — спросила Елизавета. — Прямо здесь, в саду?
— Разумеется, — ответил Томас.
Глаза Елизаветы сияли, а губы смеялись. Она не могла остановиться — игра возбуждала ее. Катарина стояла рядом, так что бояться было нечего, и все-таки это была очень опасная игра. Но такой способ ухаживания нравился принцессе больше всего на свете!
Катарина сразу же заметила, что Елизавета наслаждается игрой. «Она что, совсем ничего не видит? — удивлялась Елизавета. — Неужели она совсем не знает человека, за которого вышла замуж?»
Томас повернулся к Катарине. — Кейт, — сказал он, — помоги мне... помоги укротить эту дикую кошку. Мы покажем ей, как ходить по нашему саду в черном.
— Томас... Томас, угомонись, — смеялась Катарина.
— На чьей вы стороне? — спросила ее Елизавета. — На моей или на его?
— На моей, конечно! — закричал Томас. — Держи ее, Кейт. Держи, говорю. Хватай за руки и не дай ей вырваться. Я сейчас покажу, что мы с ней сделаем.
Катарина послушно подбежала и схватила Елизавету.
— Нет! — закричала принцесса.
— Не нет, а да, — заявил адмирал.
Он вытащил из-за пояса украшенный драгоценными камнями кинжал и, глядя на нее глазами, горящими от желания, распорол ей юбку, после этого он зажал в руке ворот ее лифа и разрезал его спереди. Принцесса, смеясь, стояла перед ним в одних шелковых нижних юбках, пылая от возбуждения, — она любила Томаса и мысль о том, какие чувства она пробуждает в нем, возбуждала ее еще сильнее.
— Томас! — вскричала королева. — Что ты наделал!
Он положил руку на голое плечо Елизаветы:
— Надеюсь, это послужит ей хорошим уроком!
— Ей нельзя оставаться здесь в таком виде. Это неприлично!
— Да, — согласился он. — Ужасно неприлично. Только пусть больше не появляется здесь в черном платье, воображая себя взрослой. И пусть не краснеет, когда мы спрашиваем ее о тайном возлюбленном.
— Елизавета, беги скорее домой, — засмеялась королева. — Надеюсь, никто тебя не увидит.
Наконец-то Елизавета почувствовала себя свободной. Она побежала во дворец, а вслед ей донесся веселый смех Томаса и Катарины.
Адмирал обнял жену за плечи.
— Дорогой мой! — сказала Катарина. — Если бы ты знал, как я хочу ребенка! И если судьба пошлет нам детей, представляю себе, как они будут тебя любить. И где это ты, такой храбрый вояка, бесстрашный мореплаватель и мудрый государственный муж, научился обходиться с детьми?
— А разве принцесса ребенок?
— Конечно. Разве ты не видел, какое удовольствие доставила ей эта игра?
117 
