1. Комната

— Сашка! Шашик! Шуршинька! — слышит Сашка сквозь сон. — Вставай!

«Почему меня будит Маша? — борясь со сном, думает Сашка. — Почему не мама? А где мама?»

Сашка с трудом приоткрывает глаза, смотрит на бревенчатую стену, переводит глаза на потолок — потолок из широких досок — и ничего не может понять. Что это за комната? Где он?

И вдруг ему припоминается всё сразу: как он охотился на львов, как отец и мать сказали, что они уезжают в Африку, как приехал дядя Миша, и поезд, и лесная дорога, и… Вот только не может Сашка вспомнить хорошенько про тётю Килю, тётю Акулю, Акулу…

— Маша, я не помню, за что она на меня?

Маша присаживается к нему на кровать. Она уже одета.

— У тебя вчера жар был, Шашик, вот ты и не помнишь. Когда мы приехали, тётя Киля увидела, что у тебя щека сделалась белая, и хотела скорей оттереть её снегом. Всегда трут снегом, когда нос или щёки отморозят. Она не злая. Она давала тебе чаю с малиновым вареньем и рассказывала сказки.

— А-а-а! — тянет Сашка. — Ну пускай.

В чистой, теплой постели так уютно, в комнате так чудесно пахнет свежим смолистым деревом, всё кругом такое новое и удивительное. Сашке не хочется думать ни о чём неприятном.

Стены в комнате голые, без обоев, без картин. Вместо стульев — белые табуретки, на простом белом тонконогом столе стоит пузатенькая керосиновая лампа с длинной стеклянной шеей и без головы — смешная! И где-то тикают часики: тик-тик, тик-тик!

— А сколько часов?

— Который час? Не знаю, — отвечает Маша. — В этой комнате часов нет.

— Вот так — нет! Молчи! Слышишь?

В тишине ясно слышно: тик-тик! Быстро-быстро. Вот на этой стенке. Нет, кажется, на той! Нет, опять на этой?!

— Слышишь? С места на место перебежали!

— Ах, ты про это! — говорит Маша. — Я тоже вчера думала, что это часики. Ты уже спал, а я лежу и слышу: тик-тик, тик-тик! Дядя Миша пришёл, я и спрашиваю: «Где это у вас столько часиков?» А дядя Миша говорит: «Это не часики, это стенные жихарки. Так и называются: часовщики».

— Вот бы подглядеть, какие они, — говорит Сашка. — Тут у них везде жихарки. А в городе нет.

— Тут везде, — соглашается Маша. (Какая она добрая стала! Совсем как мама…) — Ну, вставай. Наверное, уже поздно: тётя Киля и дядя Миша давно встали.

Пока Сашка натягивает рубаху, Маша открывает белые занавески на окне.

Солнце хлынуло в комнату такое яркое, что больно глазам. И виден лес за окном — совсем рядом! Стеной стоит лес.

— Смотри, какой смешной носатик, — говорит Маша.

В углу висит на верёвке желтый глиняный горшок с носиком, под ним на табуретке — таз.

— Одной рукой наклони, другой мойся.

Сашка подходит и решительно схватывает горшок за нос. Сейчас же из носика вылетает струйка — и ужасно холодная вода змейкой скользит Сашке за шиворот. Сашка с визгом отскакивает, горшок качается и брызжет с перепугу во все стороны.

Маша хохочет, хохочет и Сашка.

Горшок — совсем как живой — тычется носом в разные стороны и понемножку успокаивается.

Дверь распахивается, в комнату влетает тётя Киля:

— Саша! Босиком!

Сашка испуганным мышонком ныряет в кровать.

— Перво поставь градусник! Ещё можно ли тебе вставать! — говорит тётя Киля.

2. Дом

Жара у Сашки не оказалось.

Когда дети вышли в столовую, ходики-часы на стене показывали ещё только девять часов. Но тётя Киля сказала:

— Стыдно вставать так поздно. Мы с дядей Мишей давно уже на ногах. В деревне надо подниматься с солнышком.

  100