ГЛАВА 22

Фрол сидел в самой рядовой камере сизо — двухъярусные койки, отполированный локтями, видавший виды длинный дощатый стол, решетка на двухметровой высоте от каменного пола, параша. Несколько десятков человек. Сколько — посчитать не удосужился. Все время вызывали кого-то на допросы, выпроваживали с вещами на волю; одни входили молча, хмуро, другие — бывалые — с «приветом»: «Привет, кенты, — разворачивался сидор, — примите на общак». И на стол выкладывались сахар, щепоть чаю, пара сигарет.

Контролеры в камеру почти не входили. Тщедушный, бухгалтерского вида мужичок в очках ни с того ни с сего ударился головой об угол кровати — этого увели. Один раз разнимали драчку — двое не поделили верховенство, тогда бригада контролеров блокировала «хату», заработали дубинки. Спальных мест было на треть меньше. Фрол прилег на чужую койку — сморило, не выдержал, от холодного пола начался кашель уже на вторые сутки. «Будь, что будет», — решил. Получил по башке и еще не зажившей груди — сразу затошнило, стало рвать, в голове что-то лопнуло, и перед глазами растеклась красная пелена.

Мысли путались. Хотелось покончить со всем этим раз и навсегда — стоило только рассказать, что он видел на поляне, получить бандероль и отдать пленку. Но Фрол твердо знал, что к исчезновению Рудинской никакого отношения не имеет и никому доказать этого не удастся. И еще знал: в его руках — очень серьезный обличительный материал. Сенсация! Даже во сне — коротком, кошмарном, страшном сне — видел снимки на первой полосе. И сразу — переход в другой социальный статус, из заштатных фоторепортеров, дешевых папарацци — в фотокоры «АиФ», «Огонька». Но и это — на худой конец. Надеяться на перемещения внутри СМИ — себе, как говорится, дороже. Нет, он распорядится тем, что видел и за что пострадал, по-своему. Он даже знал, сколько запросит за пленку и свое молчание: полмиллиона баксов. Это даст возможность обезопасить себя, замести следы, хотя бы придется для этого даже перемахнуть рубежи. Он купит свободу в этом несвободном мире. Машина, квартира — мелочи, но положение в обществе — его, законное положение… И отчим, и мать поймут, и сестра поймет, и в оставленных вгиковских стенах поймут, кого они недооценивали. И начнется новая жизнь. На эти деньги можно будет нанять папарацци и основать лабораторию. Можно будет обзавестись солидной аппаратурой скрытого фото-, видеонаблюдения. И предлагать выкупить компрометирующие материалы. Подло? Незаконно?.. А разве по отношению к нему поступали не подло? Разве можно назвать законным заключение под стражу его, избитого, бездомного почти, по нелепому, необоснованному подозрению? Десять суток среди этой мрази! Десять суток на размышление. О чем? О родине?.. Плевать на такую родину. Да на любую плевать: рыба ищет где глубже, а человек — где лучше. Где лучше — там и родина. Сэмюэл Джонсон изрек: «Патриотизм — последнее прибежище негодяев». Это они негодяи — «охотники», которые ничем не отличаются от Протопопова, и Протопопов, который ничем не отличается от «охотников». Если вообще он не работает на них. Ну да, да, конечно: они же купили его! Купили!..

Фрол не знал, что в сизо России томятся триста тысяч заключенных. Ста восьмидесяти тысячам из них еще не предъявлено обвинение. Те, кто не сознавался, выпускались на свободу по истечении положенного срока. Назавтра их брали снова, и срок повторялся. Как минимум у этих ста восьмидесяти в головах билась одна и та же мысль: вот я отсюда выйду, я им всем покажу!..

  78