Владимир Пяст

ИЗ КНИГИ «ВСТРЕЧИ»

На первых же осенних собраниях Академии стала появляться очень стройная, очень юная женщина в темном наряде… Нам была она известна в качестве «жены Гумилева». Еще летом прошел слух, что Гумилев женился и – против всякого ожидания – «на самой обыкновенной барышне». Так почему-то говорили. Очевидно, от него, уже совершившего первое свое путешествие в Абиссинию, ожидалось, что он привезет в качестве жены зулуску или, по меньшей мере, мулатку; очевидно, подходящей к нему считалась только экзотическая невеста. Иначе бы, конечно, об Анне Ахматовой никому бы не пришло в голову сказать, что она – «самая обыкновенная женщина»…

Эта «самая обыкновенная женщина», как вскоре выяснилось, пишет «для себя» стихи. «Комплиментщик» Вячеслав Иванов заставил ее однажды выступить «в неофициальной части программы» заседания Академии. Я помню стихи, которые сказала Анна Ахматова, – т. е. помню, что среди них было:

• У пруда русалку кликаю,
• А русалка умерла…

Это стихотворение, кажется, и все другие, читанные Ахматовой в тот вечер, были в скором времени напечатаны. Между тем, как слышно было, она вообще только что начала писать стихи. Дело в том, что эта «самая обыкновенная барышня» – сразу, выросши, выросла поэтессой, – и с первых шагов стала в ряды наиболее признанных, определившихся, русских поэтов. Года через два «Ахматовское» направление стало определять чуть ли что не всю женскую лирику России. Ее

• «Беличья распластанная шкурка» —

как правильно говорил когда-то Викт. Шкловский, – стала «знаменем» для пришедшей поэтической поры, – послужив ключом для некоего возникающего направления… Самое слово «акмеизм», хотя и производилось, как я уже упоминал, будто бы от греческого «акмэ» «острие», «вершина», – но было подставлено, подсознательно продиктовано, пожалуй, именно этим псевдонимом-фамилией. «Ахматов» не латинский ли здесь суффикс, «ат», «атум», «этус»… «Ахматус», – это латинское слово, по законам французского языка, превратилось бы именно во французское «Акмэ», – как «аматус», в «эме», во французское имя «Aimé», a armatus – в arme.^[1]

Недавно об Анне Ахматовой выпущена книжка, превосходно изданная, в небольшом количестве экземпляров, Госиздатом. Э. Голлербах собрал несколько дюжин стихотворений, из числа тех, в которых русские поэты воспели или изобразили поэтессу. Интереснейшая у нее «иконография». Не только портреты, но и прелестные статуэтки, с замечательным изяществом воспроизводящие ее фигуру, выпущены были фарфоровым заводом. Блестящие (действительно блестящие, а не только из лести или снисхождения могущие быть так названными!) критические очерки, этюды, речи и целые книги посвящены ее творчеству. Но еще никто не вспомнил, под каким – вот парадокс жизни! – под каким скромным именем она вошла в литературу, – не вспомнил о том, что ей предшествовало по прихоти судьбы прозвание: «самая обыкновенная женщина».

Анна Ахматова осталась такой же скромной, как «вошла». С течением месяцев и лет голос и движения ее становились только тверже, увереннее, – но не теряли изначального своего характера. Так же и темные платья, которые она надевала совсем юной; так же и манера чтения, которая производила и оригинальное и хорошее впечатление с самого начала…

* * *

• Молюсь оконному лучу —
• Он бледен, тонок, прям.
• Сегодня я с утра молчу,
• А сердце – пополам.
• На рукомойнике моем
• Позеленела медь.
• Но так играет луч на нем,
• Что весело глядеть.
• Такой невинный и простой
• В вечерней тишине,
• Но в этой храмине пустой
• Он словно праздник золотой
• И утешенье мне.

1909

В ЦАРСКОМ СЕЛЕ

I

• По аллее проводят лошадок.
• Длинны волны расчесанных грив.
• О, пленительный город загадок,
• Я печальна, тебя полюбив.

• Странно вспомнить: душа тосковала,
• Задыхалась в предсмертном бреду.
• А теперь я игрушечной стала,
• Как мой розовый друг какаду.

• Грудь предчувствием боли не сжата,
• Если хочешь, в глаза погляди.
• Не люблю только час пред закатом,
• Ветер с моря и слово «уйди».

II

• …А там мой мраморный двойник,
• Поверженный под старым кленом,
• Озерным водам отдал лик,
• Внимает шорохам зеленым.

• И моют светлые дожди
• Его запекшуюся рану…
• Холодный, белый, подожди,
• Я тоже мраморною стану.

III

• Смуглый отрок бродил по аллеям,
• У озерных грустил берегов,
• И столетие мы лелеем
• Еле слышный шелест шагов.

• Иглы сосен густо и колко
• Устилают низкие пни…
• Здесь лежала его треуголка
• И растрепанный том Парни.

1911

  1