очень нудно 
24 
«Мое жилье совсем не то, что богача палаты, И выбираю я еду за недорогую плату. Но вот чего не выношу и от чего зверею, Так это от стараний друга усесться мне на шею…» пропела Нелл, пародируя песню из «Соперников».
— Прошу, Нелл, отнеситесь к этому серьезно. Я предлагаю вам красивую квартиру, сотню дукатов в год… такие драгоценности и общество, которые украсят вашу жизнь.
— К драгоценностям я равнодушна, — ответила она, — и сомневаюсь, что вы сможете помочь мне обрести лучшее общество, чем мое нынешнее.
— Жизнь актрисы! Как долго, вы думаете, она длится?
— Думаю, что немногим дольше, чем жизнь содержанки благородного лорда.
— Я буду любить вас вечно!
— Несомненно, вечно! Вечно — до того только момента, когда вам захочется приударить за Молл Дэвис или Бекки Маршалл.
— Вы думаете, что я легко расстанусь…
— Нет, не думаю. Такие, как вы, милорд, думают о расставании исключительно после того, как соблазнят какую-нибудь бедняжку.
— Нелл, у вас воистину слишком острый язычок.
— Милорд, каждый защищается чем может. У одних имеются драгоценности и сотня фунтов в год, чтобы искушать нуждающихся; другие парируют нападки откровенностью.
— Пройдет немного дней, — уверенно сказал Карл Сэквилл, — и вы придете ко мне, Нелл. Нелл пожала плечами.
— Кто знает, милорд? Кто знает? А теперь, прошу вас, докажите мне, что вы гостеприимный хозяин и позвольте мне насладиться этими яствами. И потешьте мой слух своим непревзойденным остроумием, о котором столько говорят. Да будет вам известно, что человек, от которого я приму драгоценности, роскошное жилище и сотню фунтов в год, должен быть остроумным, гостеприимным хозяином, а это, насколько мне позволяет судить мой скромный опыт светской жизни, означает говорить не о собственных его, хозяина, увлечениях, а о предпочтениях гостя.
— Я получил по заслугам, — признал Сэквилл. Он был раздражен, как всегда бывали раздражены он и его друзья отказами тех, кто не подчинялся их желаниям немедленно. Однако после посещения таверны он еще более утвердился в намерении сделать Нелли своей любовницей.
Король был взбешен тем, что позволяли себе его актеры в такое время. Это было не похоже на короля; он был, как говорили многие при дворе, самым добродушным человеком. Но в последнее время он стал угрюм, и тому было много оснований.
Страшные испытания постигли страну. Голландский флот поднялся по реке Медуэй до самого Чатема. Голландцы на время овладели Ширнессом; они сожгли боевые корабли «Великий Джеме», «Королевский дуб»и «Верный Лондон» (последний из упомянутых кораблей лондонцы совсем недавно построили во славу своего флота). Они подорвали склад боеприпасов, оценивавшийся в 40 000 фунтов стерлингов, и, боясь, что они смогут пробиться до Лондонского моста и причинить еще больший ущерб, англичане затопили четыре боевых корабля у Блэкуолла и тринадцать — у Вулиджа.
Видеть, как победоносные и заносчивые голландцы поднимаются вверх по реке Медуэй и тащат на буксире «Царственного Карла», было, по утверждению многих хладнокровных англичан, величайшим унижением из всех, когда-либо пережитых ими.
Да, король, гордившийся своим морским флотом и сделавший больше, чем кто бы то ни было, для укрепления своих военно-морских сил, стал по-настоящему хандрить. Его подавленное состояние усиливалось тем, что находились люди, разъезжавшие по стране и говорившие, что все эти напасти и беды Англии были Божьим возмездием за грехи королевского двора. Ему рассказали, что какой-то раздевшийся квакер, едва прикрыв срамное место, пробежал по всему парламенту, руками удерживая над головой блюдо с пылающими углями и призывая придворных покаяться, пока не поздно, в своих блудодеяниях, которые вызвали столь явное неодобрение Господа.
Карл, будучи циником и проницательным государственным деятелем, заметил окружающим, что неодобрение Господа можно было бы предотвратить с помощью денег, израсходовав их на ремонт и оснастку кораблей и приведя их таким образом в боевую готовность против голландцев. Но он был огорчен. Он не видел ни малейшей связи между пожарами с предшествующей им чумой, нанесшими убытки торговле страны и приведшими к столь унизительному поражению, и веселым времяпрепровождением при королевском дворе. По его глубокому убеждению. Бог не может желать лишить джентльменов радости.
Чума появлялась в Лондоне часто и тянулась по многу лет. Он понимал, что этому способствовали перенаселенность бедняцких трущоб и ужасающая загрязненность улиц, а не его личная распущенность; пожар был таким страшным из-за того, что жилища нищеты были деревянными и лепились так близко друг к другу, что не было никаких способов, за исключением разрушения части построек, чтобы остановить огонь в ту ветреную ночь.
24 
