очень нудно 
180 
— Как я понимаю, вас очень привлекала позиция лидера, — проговорил Рамирес. — Раньше уже делались попытки убедить вас уступить власть, но вы всякий раз отказывались. Что случилось, почему вы передумали?
— Мне кажется, я только что это разъяснил.
— В начале этого года оставили свои посты два члена руководства вашей партии.
— У них были на это свои причины.
— Газеты писали, что это произошло из-за того, что они устали от вашего лидерства.
Молчание. Фалькона всегда поражало, какое огромное удовольствие испытывает Рамирес, изводя «важных людей».
— Помню, один из них даже заявил, что потребуется взорвать бомбу, чтобы вынудить вас уйти со своего поста. Цитирую: «Это имело бы благотворный побочный эффект: дон Эдуардо ушел бы из политики». Похоже, вы не очень-то активно думали о том, чтобы покинуть свой пост, сеньор Риверо.
— Человек, который это сказал, ожидал, что руководство партией перейдет к нему. Но я не счел его подходящим кандидатом, так как он всего на семь лет младше меня. Жаль, что у нас произошла такая неуместная дискуссия по этому вопросу.
— В газетах писали по-другому, — заметил Рамирес. — Там сообщали, что два члена руководства вашей партии продвигали не себя, а Хесуса Аларкона. Меня интересует, что с тех пор произошло? Что побудило вас внезапно изменить свое решение?
— Вы там хорошо осведомлены о деятельности моей партии. Я польщен, — проговорил Риверо. Он приободрился, напомнив себе, что перед ним — детективы из отдела убийств, а не из группы по расследованию преступлений на сексуальной почве. — Но, кажется, вы сказали, что пришли поговорить со мной о чем-то другом? Уже поздно, не станем терять время.
— Конечно, — согласился Рамирес. — И потом, это, скорее всего, просто слухи, клевета недоброжелателей…
Рамирес уселся, очень довольный собой. Риверо поглядел на него поверх золоченой оправы очков, которые он только что надел. Трудно было понять, какие чувства в нем бурлят. Хотел ли он узнать, в чем состоят эти слухи? Или он предпочел бы, чтобы Рамирес, черт побери, заткнулся?
— Мы разыскиваем пропавшего человека, дон Эдуардо, — проговорил Фалькон.
Риверо дернул головой, переключаясь с Рамиреса на Фалькона.
— Пропавшего человека? — переспросил он, и на лице у него промелькнуло облегчение. — Не могу вспомнить никого из своих знакомых, кто бы пропадал, старший инспектор.
— Мы пришли сюда, потому что этого человека последний раз видели в вашем доме, таковы показания одной из ваших горничных, — сказал Фалькон, произнося каждое слово медленно и отчетливо, чтобы лучше видеть, как фраза постепенно входит в Эдуардо Риверо с неумолимостью медицинского зонда.
Риверо был опытным политиком, но даже он не смог, слушая эту фразу, изобразить расслабленность и вежливое оживление, — возможно, потому, что это были слова, которые он смертельно боялся услышать и которые старательно загонял в самую мрачную область сознания.
— Я не совсем понимаю, кого вы имеете в виду, — проговорил Риверо, хватаясь за якорь надежды, но обнаруживая, что этот якорь висит на прогнившей веревке.
— Его зовут Татеб Хассани, хотя в Америке его знали как Джека Хэнсена. Он был профессором арабистики в Колумбийском университете Нью-Йорка, — сказал Фалькон, вынимая из внутреннего кармана фотографию и выкладывая ее перед Риверо. — Я уверен, что вы сможете узнать одного из гостей вашего собственного дома, дон Эдуардо.
Риверо наклонился вперед, упер локти в стол. Он опустил глаза, погладил подбородок и начал массировать челюсти большим пальцем, еще и еще, словно пытаясь настроить механику своего мозга так, чтобы она подсказала ему нужный ответ и помогла двигаться дальше.
— Вы правы, — произнес Риверо. — Татеб Хассани был гостем этого дома до субботы, когда он уехал. С тех пор я больше его не видел и ничего о нем не слышал.
— Во сколько он уехал в субботу и как именно он покинул ваш дом? — спросил Фалькон.
— Я точно не знаю во сколько…
— Было светло?
— Меня здесь не было, когда он уходил, — сказал Риверо.
— Когда вы видели его в последний раз?
— После обеда. Вероятно, около половины пятого. Я сказал, что пойду отдохну, устрою себе сиесту. Он сказал, что уйдет.
— Когда вы проснулись после сиесты?
— Примерно в половине седьмого.
— И Татеба Хассани уже не было?
— Именно так.
180 
