очень нудно 
197 
— И что ты ему ответил?
— То же самое, что я отвечал американцам и британцам, когда они обращались ко мне с такими же предложениями, — проговорил Якоб. — Вот почему сегодня я здесь.
— И почему?
— Отвергнув предложения всех этих людей, которые унижали меня, суля деньги за мои услуги, я понял, что мне пора показать свою решимость и самому сделать шаг. Если я уверен, что я не с ними, из этого следует, что я с кем-то еще. Я отказал им, потому что это было бы самое непростительное предательство всего, за что боролся мой отец. А если так, я сам должен был выступить за то, во что он верил, и против того нравственного разложения, которое он так презирал. Поэтому, когда уехал мой друг, я сразу же отправился в мечеть в Сале и дал понять, что хочу помогать, делая все, что в моих силах.
— Ты по-прежнему считаешь Хавьера Фалькона своим другом?
— Да, считаю. Он действовал не от своего имени. Я по-прежнему считаю его честным человеком.
— Мы с интересом следили за взрывом в Севилье и его последствиями, — проговорил Мохамед. — Как ты, должно быть, понял, это сильно нарушило один из наших планов, и он потребовал серьезного пересмотра. Как мы понимаем, этой ночью было сделано несколько арестов. Задержали трех человек. Все они — члены политической партии «Фуэрса Андалусия», которая исповедует антиисламские взгляды: на их основе она хочет строить региональную политику. Мы давно и пристально за ними наблюдаем. Недавно они избрали нового лидера, о нем нам мало известно. Но мы знаем, что этих трех человек арестовали по подозрению в убийстве. Думают, что они убили отступника и предателя Татеба Хассани. Нас это не интересует, как не интересуют нас и эти три человека: мы считаем их незначительными фигурами. Мы хотим знать — и мы думаем, что твой друг Хавьер Фалькон сумеет помочь, — кто отдал приказ взорвать мечеть?
— Если бы он это знал, этих людей наверняка бы арестовали.
— Мы так не думаем, — произнес Абу. — Мы думаем, что они слишком влиятельны, чтобы твой друг смог до них дотянуться.
Севилья
9 июня 2006 года, пятница, 10.00
Фалькон знал, что, подначивая Анхела Зарриаса, он не добьется никакой зримой пользы, но он рассчитывал нанести его оболочке некие невидимые повреждения, которые позже могут привести к прорыву. Анхел Зарриас все-таки раскрылся, да и как могло быть иначе? Пока он готовился к битве против разрушительных сил материализма и безжалостной энергии радикального ислама, его подруга, женщина, которую он любил, дулась, точно обиженная двухлетняя девочка: эту женщину пожирали ее жалкие потребности и заботы. Она воплощала для него все неправильное в современной жизни, которую он выучился презирать: вот почему он решился использовать столь же разрушительные силы и фанатичную энергию, дабы вернуть лишившийся целей мир обратно в прежнее русло.
Фалькона начало беспокоить, что ярость, которую вызвало у Анхела известие о неуместном раздражении Мануэлы, может привести к опасной закупорке сосудов или фатальному инфаркту. Сорок пять лет политических разочарований Анхела наконец вылились в извержение разрозненных признаний, которые, несомненно, показывали, что он и «Фуэрса Андалусия» участвовали в заговоре, но они не помогли следствию перескочить пропасть и вступить на неизведанные территории.
Как они предварительно договорились, Фалькон не должен был никого допрашивать между половиной одиннадцатого и полуднем. Он собирался посетить похороны Инес Конде де Техада. Он поехал на северную окраину города, на кладбище Сан-Фернандо. Приблизившись к кладбищу, он насчитал три телевизионных фургона и семь операторских групп.
На кладбище был весь Edificio de los Juzgados и весь Дворец правосудия. У ворот клубились около двухсот человек, большинство из них курили. Фалькон знал их всех и не сразу смог пробраться сквозь толпу к родителям Инес.
Они и так не были высокими, а после смерти дочери, казалось, уменьшились в размерах. Они словно съежились от огромности этого события, а количество людей вокруг просто ошеломило их. Фалькон произнес должные слова соболезнования; мать Инес поцеловала его и обняла так крепко, словно он был спасателем в этом море человеческих существ. Рукопожатие ее мужа было почти неощутимым. Лицо его было вялым, глаза слезились. За ночь он постарел на десять лет. Он разговаривал так, словно не узнает Фалькона. Когда Фалькон собрался уходить, мать Инес схватила его за предплечье и хрипло прошептала: «Ей надо было остаться с тобой, Хавьер», но ответа на это не последовало.
197 
