210 
В половине третьего дня они уже сидели в управлении полиции перед компьютером. Они сразу увидели, что Якоб уже скачал файл. Ему отправили условный сигнал по электронной почте, и он вышел на связь.
— Люди, которых вы знаете как Хаммада и Сауди, уже вернулись в Северную Африку, — написал Якоб. — Они были здесь с утра вторника. Я узнал это лишь потому, что здесь было много восторженных возгласов и аплодисментов, когда по спутниковым новостям сообщили, что теперь стало известно: этих двоих не было в мечети, когда она взорвалась.
— Мы нашли место, где они хранили остальную часть гексогена, но не представляем себе, когда и куда его оттуда вывезли.
— Об этом здесь не говорили.
— Убийство сегодня утром двух человек, Лукрецио Аренаса и Сезара Бенито, стало ответом на испытание, которое ты проходил во время обряда посвящения. Все было обставлено так, словно эти преступления — дело рук исламских террористов.
— В «Аль-Джазиру» уже направлено заявление о непричастности.
— Ты слышал что-нибудь еще о «таре», которую должны были приготовить для всего объема привезенного гексогена?
— Это не обсуждали.
— Со вчерашнего дня возросла интенсивность интернет-переговоров террористов, некоторые испанские ячейки зашевелились. Что скажешь?
— В этом нет ничего особенного. Здесь царит возбуждение, поговаривают о том, что активизируется одна или больше ячеек, но ничего определенного не слышно. Из того, что мне говорили члены группы, которые собираются здесь, в доме в медине, ничему нельзя полностью доверять.
— Ты успел обдумать то, что видел, когда тебя вывозили из Рабата на испытание? Ты упомянул о книгах по архитектуре и инженерному делу и автомобильных инструкциях.
— Я подумаю над этим. Сейчас мне пора.
После обеда Фалькон организовал встречу с Зарриасом в комнате для допросов.
— Я не собираюсь записывать, — предупредил Фалькон. — Из того, что мы сейчас скажем друг другу, ничто не будет использоваться в суде.
Зарриас ничего не сказал, он просто смотрел на человека, который мог бы стать его шурином.
— Мой инспектор уже рассказал тебе, что Лукрецио Аренаса убили тремя выстрелами в спину, — проговорил Фалькон. — Горничная нашла его в бассейне, лицом вниз. Ты хочешь, чтобы людям, которые поступили так с Лукрецио, сошло это с рук?
— Нет, — ответил Зарриас, — но я не могу тебе помочь, Хавьер, потому что я не знаю, с кем он взаимодействовал.
— Почему им был так важен Сезар Бенито? — спросил Фалькон. — Как ты думаешь, это имело отношение к его строительной компании?
Зарриас выглядел озадаченным, словно этот вопрос заставил его задуматься о чем-то, что раньше не приходило ему в голову.
— Я не думаю, что речь шла о деньгах, Хавьер, — проговорил Зарриас.
— С твоей стороны, — уточнил Фалькон. — Во вчерашней беседе между Лукрецио и Хесусом твой старый друг сказал ему, что при демократии можно достичь власти, лишь обладая четким ощущением, что ты никому ничего не должен.
Голова Зарриаса откинулась назад, словно его ударили ногой в лицо.
— Возможно, ваши цели взаимно дополняли друг друга, Анхел, — произнес Фалькон. — Вы с Хесусом участвовали в этом деле, чтобы сделать мир лучше в соответствии с вашими представлениями, а Лукрецио и Сезар просто хотели получить власть и деньги, которые это дает.
Молчание.
— Такое уже случалось во время Крестовых походов, почему же это не может повториться сейчас? — сказал Фалькон. — Одни сражались за христианство, а другим просто хотелось убивать, грабить и захватывать новые земли.
— Я не могу поверить, что Лукрецио — такой.
— Может быть, мне надо привести сюда Хесуса, чтобы он поведал тебе о своем разочаровании, — проговорил Фалькон. — Сам я этого заявления не смотрел, но он сказал мне, что в одиннадцать утра собирается оставить свой пост и вернуться в бизнес. Я никогда не видел, чтобы из человека так явно улетучивался идеализм.
Анхел Зарриас покачал головой, словно хотел возразить.
— Ты перестал думать о природе тех сил, которые ты объединяешь, верно? — спросил Фалькон. — И после того, как ты отравил Татеба Хассани, когда ты знал, что Агустин Карденас ампутирует ему руки, сжигает ему лицо и снимает с него скальп, ты ни разу не подумал: «Неужели надо дойти до таких крайностей, чтобы принести в этот мир добро?» А если не тогда, то, может быть, когда ты увидел разрушенное здание и четырех мертвых детей под фартучками? Уж тогда-то ты наверняка подумал, что непреднамеренно соединился с чем-то очень темным?
210 
