18 
— Если у вас есть еще что-нибудь ко мне, то подождите.
— Да, если не возражаете. Я хотел поговорить об Эспозито.
Сидя в одиночестве в тихом просторном кабинете, инспектор размышлял об Эспозито. Тот только что подал рапорт об увольнении из полиции. Но можно ли его отпустить? Свое решение Эспозито объяснял желанием найти работу ближе к дому, в Неаполе, поскольку его вдовая мать больна, а он ее единственный сын. Инспектор спросил, какую работу, какие возможности для карьеры он надеется найти в Неаполе. Юноша только посмотрел на него глазами, в которых неподвижно застыла боль.
Помня, что Лоренцини упоминал недавнее дело о самоубийстве — молодой человек оставил жену и ребенка, — которое кого угодно могло повергнуть в тоску, Гварначча предположил:
— Вы беспокоитесь о вашей матери? Вам нужно съездить домой на несколько дней?
— Это было бы кстати, да. — На лице Эспозито отразилась благодарность.
Возможно, все дело действительно в этом самоубийстве; однако если так, то поездка ему только навредит. Но если, с другой стороны, Ди Нуччо не ошибся, и виной всему женщина, то нужно спасать карьеру Эспозито и надеяться, что со временем он преодолеет свое чувство. Многим это удается, но есть и такие, которым удается не вполне: они, как правило, в конце концов женятся на уютных домашних женщинах. Такие женщины не внушают сильных страстей, напоминая, возможно, мужчинам их матерей. А бывают, конечно, и безнадежные — они совсем не умеют себя преодолеть. Боясь повторения катастрофы, они больше не решаются рисковать, с головой уходя в работу, ведя жизнь монахов. Нет, это не выход. Мужчина должен жить как мужчина. Инспектор вспомнил, как он возил Терезу и мальчиков по окрестностям, когда те только перебрались сюда к нему из Сиракуз. Во время поездки в крепость-монастырь Чертозу, ныне музей, их гидом был монах, чья покрытая пятнами жира ряса и волна исходивших от него запахов заставляли предположить, что он слишком плотно пообедал. Он показывал им крохотные кельи, расписанные фресками, запечатлевшими кровавые сцены, и дверными окошками, пропускавшими только миску еды или книгу. Потом он наклонился к ним и, обдавая их винными парами, доверительно произнес:
— Такая жизнь... не для нас, не для итальянцев.
И он был прав. Инспектор поглядел вокруг, припомнив, что эта казарма была когда-то монастырем. Над дубовой дверью кабинета до сих пор сохранился фрагмент фрески... Поразмыслив, он решил, что в беседе с капитаном не будет подробно разбирать личные неурядицы Эспозито, но сделает упор на то, как сберечь для полиции такой ценный кадр — хорошего, серьезного, умного сотрудника, которого ждет блестящая карьера.
Это был удачный ход. Капитан решил, что Эспозито нужно пожалеть и отправить домой недели на две, принимая во внимание болезнь его матери. А после возвращения капитан пригласит его для беседы о будущей карьере.
— Благодарю вас. Я попробую эту хитрость, и если она не удастся, то вся надежда на вас... — Инспектор встал, собираясь уходить.
— Я вас провожу. У меня назначена встреча на том берегу.
Они спустились по каменной лестнице и остановились под аркой, ожидая, пока расчистят путь для машины инспектора. Голоса карабинеров, передвигавших три другие машины, звучным эхом отдавались во внутреннем дворе.
— Давай еще влево, да не задень колонну!
— Тебе, наверное, придется развернуть джип.
В замкнутом пространстве двигатели урчали необычно громко.
Капитан с тревогой думал о разбитых столетних плитах у единственного входа в их здание и о хаосе, который учинит предстоящий ремонт. Однако будущее Эспозито не давало ему покоя.
— Во времена моего отца молодые офицеры из хороших семей служили своей стране без всякого жалованья.
— Те времена прошли.
Машина инспектора подъехала.
— Я сойду на той стороне, Гварначча.
Летучие мыши ныряли под мост и чертили широкие круги в пламенеющем закатном небе, охотясь за москитами. Аромат лаймов плотно висел в неподвижном воздухе. Капитан вышел на левом берегу и молча скрылся в вечерних тенях узкой улицы — той, которую инспектор сам недавно посещал.
Карабинер за рулем спросил:
— Обратно к Питти, инспектор?
— Да.
— Хорошо. А то я умираю с голоду...
Глава четвертая
Инспектор иногда все-таки брюзжал, хотя, разумеется, необязательно вслух. При этом неусыпный голос совести не уставал напоминать ему о благах, которыми его одарила судьба. А ведь на его-то работе всегда остается необозримый простор для изменений к худшему!.. Сидя в своем кабинете утром первого июня, он мысленно подводил своеобразный баланс.
18 
