210 
— Я знаю, — грустно согласился Нат.
— Даже для статьи материала маловато, — сокрушенно сказал Фред. — Я бы хотел тебе помочь, но… — Голова его упала на подушку. В следующую секунду Фред уже крепко спал.
79
Нат спал плохо. До самого утра он то задремывал, то просыпался и подолгу лежал без сна. Больше всего он беспокоился о Патрике, и, едва за окнами забрезжил рассвет, Нат поднялся и пошел в спальню, чтобы убедиться, что все в порядке. Лоб у Патрика оказался влажным и холодным. Это был верный признак того, что лихорадка отступила.
Внезапно Патрик открыл глаза и взглянул прямо на Ната.
— Кто ты? — спросил он потрескавшимися губами.
— Я… твой дальний родственник, — растерянно пробормотал Нат. Ничего более умного ему просто не пришло в голову. Впрочем, Патрик его, похоже, не понял.
— Ты можешь сесть? — спросил Нат. — Сесть?
Патрик моргнул. Белки у него были розовыми от множества лопнувших сосудов.
— Я… не знаю, — прошептал он. — Прошло много времени с тех пор, как я сидел в последний раз.
Наклонившись, Нат помог ему спустить ноги с кровати и, поддерживая под локти, отвел к окну и усадил в кресло. На кровати осталась глубокая вмятина, и Нат с горечью подумал о тех бесконечных днях, когда его сын мог только лежать и глядеть в потолок.
— Ты сказал — родственник? — проговорил Патрик с усилием. Похоже, смысл сказанного дошел до него только что.
— Меня зовут Натаниэль Шихэйн.
— Шихэйн… — неуверенно повторил Патрик.
— Да. А тебя зовут Патрик. Патрик Шихэйн…
Он кивнул.
— …И ты — сын Мэри Шихэйн и…
— Тебя прислал Альберт?
— Да, он нашел меня и послал к тебе… — Нат немного поколебался, потом добавил решительно: — Я знаю — тебе, наверное, будет трудно в это поверить, но я — твой отец.
На этот раз Патрик понял его почти сразу. Слегка наклонив голову, он некоторое время постукивал себя согнутым пальцем по лбу, словно стучась в двери своей памяти. Потом он снова кивнул:
— Ты должен меня извинить. Я знал, что рано или поздно ты придешь. Альберт говорил мне, но в последнее время я многое забываю. — Патрик жалобно взглянул на Ната. — Я потерял тебя вскоре после того, как умерла мама.
— Что ты имеешь в виду? — удивился Нат.
— Мама хранила тебя… твою голову в Пасаденском институте криогенеза. Вскоре после того, как она погибла, институт купил Мартин Рэндо. — Тонкие губы Патрика изогнулись в горькой иронической усмешке. — Я пытался вернуть твои останки, но Мартин отказался. Он сражался как лев, и у него была целая армия отличных юристов, так что в конце концов… — Он не договорил, но складки в уголках его губ стали глубже.
— Прости, что я… что я не мог быть с тобой, Патрик, — проговорил Нат, но его сын покачал головой.
— Ты был со мной. Был со мной всегда. Мама столько о тебе рассказывала, что ты как будто жил с нами.
— А я чувствовал… чувствую себя так, словно я тебя бросил.
— У тебя не было выбора. — Патрик чуть заметно усмехнулся.
— А ты… у тебя есть дети?
— Нет. Всю свою жизнь я занимался политикой вместе с Альбертом. Моя деятельность не очень нравилась тогдашнему правительству, и я был лишен всех гражданских прав. У меня отняли все — работу, жилье, право на страховку, на кредит, на медицинскую помощь. В таких условиях очень трудно жить нормальной жизнью, но мне повезло — у меня был Альберт.
Нат покачал головой. Сейчас он испытывал сожаление оттого, что его сын — так же как и он в свое время — стал нонконформистом. Неважно, что он его не воспитывал; должно быть, какие-то черты характера перешли к нему по наследству.
— Расскажи, что ты знаешь о землетрясении и о том, как погибла мама.
— Разве Альберт тебе не говорил?
— Я хочу услышать это от тебя, Патрик. Все, что ты помнишь.
Прежде чем заговорить, Патрик огляделся по сторонам, словно черпая силы в скудной обстановке.
— Это был очень странный день, очень жаркий и совершенно безветренный. По всей округе выли собаки. Были и другие признаки, о которых обычно говорят, что они предшествуют сильному землетрясению, только о них обычно вспоминают уже после того, как все случится. Где-то после полудня я услышал далекий гром и глухой гул, который шел как будто из-под земли. Мама в тот день была на работе. Она позвонила к нам домой и велела Лауре поскорее увезти меня как можно дальше от берега. Лаура — так звали мою няню. Мама сказала, что к побережью мчится разрушительное цунами и что у нас осталось меньше часа. Весть о катастрофе распространилась довольно быстро, потому что, когда мы вышли на улицу, там уже царил самый настоящий хаос. Люди кричали и плакали, покидая свои дома, на дорогах то и дело сталкивались машины, так что проехать было невозможно, и мы пошли пешком. На бульваре Линкольна нас остановил полицейский патруль. Полиция собирала женщин и детей в парке Уилла Роджерса, и мы поехали туда в полицейской машине. Мы немного не успели. Волна накрыла нас, хлынула в открытые окна… Я помню это так ясно, словно все было вчера: холодная грязная вода льется из окна прямо на меня, на няню… К счастью, волна не опрокинула машину, она просто пронеслась над нами, а когда вода схлынула, мы поехали дальше. Тогда мы не знали, что волна задела нас самым краешком. Гораздо хуже был повторный толчок, но к тому времени мы уже находились в безопасности, на холмах. Маму мы больше никогда не видели — должно быть, она утонула… — Патрик сглотнул. — А потом Альберт разыскал меня и отвез в Нью-Йорк к тете Лайзе.
210 
