очень нудно 
170 
Служанка пошла наверх.
Я раскланялся в последний раз и последовал за ней.
Комната находилась на втором этаже и выходила во двор, с окнами на чудесный сад, весь засаженный миртом и олеандром, его пересекал извилистый очаровательный ручеек, который впадал в Таваро.
В глубине обзор был ограничен своеобразной изгородью из деревьев, так близко стоящих друг к другу, что это можно было назвать забором. Как и во всех комнатах в итальянских домах, стены были побелены известью и украшены фресками с изображенными на них пейзажами.
Я сразу же понял, что мне отвели эту комнату, принадлежащую отсутствующему сыну, как самую удобную в доме.
И мне пришла мысль, пока Мария разжигала камин и готовила мне воду, произвести опись моей комнаты и по ее меблировке составить представление о том, кто в ней жил.
Я сразу же стал реализовывать свой проект, вращаясь на левой пятке и поворачиваясь вокруг самого себя, что позволило мне рассмотреть одну за другой различные вещи, которые меня окружали.
Меблировка была вполне современной, что в этой части острова, куда еще не дошла цивилизация, было признаком довольно редкой роскоши. Она состояла из железной кровати с тремя матрасами и одной подушкой; дивана, четырех кресел и шести стульев, двойного книжного шкафа и письменного стола — все из красного дерева и явно куплено в лучшей мастерской краснодеревщика в Айяччо.
Диван, кресла и стулья были обтянуты цветастым ситцем, шторы из той же самой ткани висели на двух окнах, этим же была покрыта кровать.
Я был в самом разгаре составления моей описи, когда Мария вышла, что позволило мне более тщательно довести до конца мое исследование.
Я открыл книжный шкаф и обнаружил собрание всех наших великих поэтов: Корнеля, Расина, Мольера, Лафонтена, Ронсара, Виктора Гюго и Ламартина.
Наших моралистов: Монтеня, Паскаля, Лабруйера.
Наших историков: Мезерея, Шатобриана, Огюста Тьерри.
Наших ученых: Кювье, Бодана, Эли де Бомонта.
И, наконец, несколько томов с романами, среди которых я с некоторой гордостью отметил мои «Путевые впечатления».
Ключи были в ящиках письменного стола, я открыл один из них.
Там я нашел фрагменты из истории Корсики — работы о том, что можно сделать, чтобы уничтожить вендетту; несколько французских стихов, итальянских сонетов — все в рукописях. Этого было более, чем требовалось, у меня было чувство, что нет необходимости продолжать мои изыскания, чтобы составить мнение о господине Луи де Франчи.
Это, должно быть, молодой человек добрый, прилежный, сторонник французских преобразований. Я понял, что он уехал в Париж с намерением получить профессию адвоката.
Вступая на путь этой карьеры, он, конечно, думал о будущем всего человечества. Я размышлял об этом, одеваясь.
Моя одежда, как я и говорил мадам де Франчи, хотя и не была лишена некоторой изысканности, все же нуждалась в некотором снисхождении.
Она состояла из черного велюрового пиджака, с незашитыми швами на рукавах, чтобы можно было остыть в жаркое время суток, и через эти своего рода дыры в рукавах была выпущена шелковая полосатая рубашка; из брюк, заправленных от колена в испанские гетры, расшитые по бокам цветным шелком; и из фетровой шляпы, которой можно было придать любую форму, в частности — сомбреро.
Я заканчивал надевать свой костюм, который я рекомендую путешественникам, как наиболее удобный из всего, что мне известно, когда дверь открылась и тот же самый человек, который впустил меня, появился на пороге.
Он пришел, чтобы объявить мне, что его молодой хозяин, господин Люсьен де Франчи только что прибыл и просит меня оказать ему честь, конечно, если я смогу принять его, засвидетельствовать мне свое почтение.
Минуту спустя я услышал шум быстрых шагов и я сразу же оказался лицом к лицу с моим хозяином.
III
Это был, как и говорил мой проводник, молодой человек двадцати-двадцати одного года, с черными глазами и волосами, с загорелым лицом, высокий, прекрасно сложенный.
Спеша засвидетельствовать мне свое почтение, он поднялся не переодеваясь. На нем был костюм для верховой езды, который состоял из сюртука зеленого драпа с опоясывающей его сумкой для патронов, которая придавала юноше воинственность, и брюк из серого драпа, обшитых изнутри юфтью [3]. Сапоги со шпорами и фуражка в стиле тех, что носят охотники в Африке, дополняли его костюм.
170 
