очень нудно 
55 
— А то я бы охотно выполнил их за ту же цену.
И певец убрался восвояси. А так как именно он был центром и причиной скопления народа, то и те немногие зеваки, которые еще остались на месте, исчезли вслед за ним.
В тот момент на башне Пале-Рояля пробило девять. Молодой человек в плаще вытащил из жилетного кармана часы, усыпанные бриллиантами, что никак не вязалось с его скромным костюмом. Так как часы спешили на десять минут, молодой человек поставил их точно по бою, потом пересек Двор Фонтанов и пошел по улице Добрых Ребят.
Подойдя к дому номер двадцать четыре, он вновь повстречал угольщика.
— Как там певец? — спросил тот.
— Убрался.
— Отлично.
— А почтовая карета? — в свою очередь спросил молодой человек.
— Ждет на углу улицы Байиф.
— Надеюсь, колеса кареты и копыта лошадей обмотаны тряпками?
— Да.
— Превосходно! Тогда нам остается только ждать, — сказал молодой человек в плаще.
— Подождем, — ответил угольщик. И вновь воцарилась тишина.
Прошел час. Все реже и реже появлялись запоздалые прохожие, и наконец улица совсем опустела. Кое-где еще светились окна, но они одно за другим гасли, и вскоре темнота, которой теперь приходилось бороться только с тусклым светом фонарей, висевших против часовни Сен-Клер и на углу улицы Байиф, поглотила весь квартал.
Прошел еще час. С улицы Валуа донеслись шаги ночного дозора. Вслед за тем послышался скрип ворот. Это сторож запирал пассаж.
— Отлично! — прошептал человек в плаще. — Теперь нам уже никто не помешает.
— Да, — подтвердил угольщик, — только бы он там не остался до утра.
— Если б он был один, можно было бы опасаться, что он останется. Но вряд ли госпожа де Сабран оставит у себя всех троих.
— Гм! Она может отдать свою комнату одному и оставить двух других спать под столом.
— Черт возьми! Вы правы, капитан, об этом я не подумал. Ну ладно; вы приняли все меры предосторожности?
— Все.
— Ваши люди верят, что речь идет просто-напросто о пари?
— Во всяком случае, они делают вид, что верят, а большего от них требовать нельзя.
— Итак, капитан, мы с вами обо всем уговорились. Вы и ваши люди изображаете пьяных. Вы меня толкаете, я падаю между регентом и его спутниками. Вы набрасываетесь на него, затыкаете ему рот кляпом. По свистку подъезжает карета. Симиану и Равану приставляют пистолеты к виску и не дают им двинуться с места.
— Но как нам быть, если он назовет себя? — спросил угольщик, понижая голос.
— Если он назовет себя?.. — повторил молодой человек в плаще и добавил едва слышно: — Если он назовет себя, вы его убьете. В таком деле не может быть полумер.
— Черт побери! — воскликнул угольщик. — Что ж, постараемся сделать так, чтобы он себя не назвал.
Человек в плаще ничего не ответил, и вновь воцарилась тишина.
Прошло еще четверть часа, за это время ничего нового не случилось.
Но вот осветились три центральных окна особняка.
— Смотрите, смотрите! — одновременно воскликнули человек в плаще и угольщик.
В этот момент послышались шаги. Кто-то шел с улицы Сент-Оноре и, видимо, намеревался пройти по улице Добрых Ребят. Угольщик пробормотал сквозь зубы такое проклятье, что небу стало жарко.
А прохожий тем временем приближался. То ли он вообще боялся темноты, то ли заметил, что во мраке движутся какие-то подозрительные тени, но, так или иначе, было ясно, что он чем-то встревожен. И действительно, поравнявшись с часовней Сен-Клер, он прибегнул к обычной хитрости трусливых людей, которые хотят показать, что они ничего не боятся: он запел. Но чем дальше он продвигался, тем неувереннее звучал его голос. И, хотя наивные слова, которые он напевал, казалось, свидетельствовали о его безмятежном расположении духа, у пассажа прохожего охватил столь явный приступ трусости, что он закашлялся. А кашель в гамме проявлений страха, как известно, указывает на большую степень испуга, нежели пение. Однако, убедившись, что вокруг все спокойно, он несколько приободрился и вновь запел дрожащим голосом, который более соответствовал его состоянию, чем смыслу слов:
- Пусти меня гулять,
- Резвиться и играть
- На травке под кустом,
- В орешнике густом.
Вдруг он оборвал на полуслове свою песню и остановился как вкопанный, увидев, что в подъезде одного из домов, освещенные светом, падающим из окон особняка, притаились двое мужчин. Почувствовав, что у него пропал голос и подкосились ноги, певец застыл в оцепенении. К несчастью, как раз в это время в салоне госпожи де Сабран кто-то подошел к окну. Угольщик, поняв, что случайный крик может погубить все дело, кинулся было к прохожему, но человек в плаще остановил его.
55 
