Последние отзывы

  57  

– А как вы узнаете? – спросил он, потом дополнил вопрос. – По каким признакам вы отличаете подлинное от подделки?

Прежде чем ответить, она пролистала несколько страниц книги, то и дело останавливаясь, чтобы поглядеть на фото. Наконец она захлопнула ее и глянула на него.

– По краске, соответствует ли цвет предположительному периоду изготовления. И по линиям, чувствуется ли неуверенность при их проведении. Это подсказывает, что художник пытался что-то скопировать и вынужден был думать об этом, задерживаясь, чтобы правильно их воспроизвести. У художников того времени не было стандартов; они просто рисовали что хотели, поэтому линии у них всегда четкие и непрерывные. Если им не нравилось, они скорее разбили бы горшок.

Он немедленно прицепился к слову.

– Горшок или ваза?

Она рассмеялась в ответ на его вопрос.

– Теперь, две тысячи лет спустя, это вазы, но я думаю, что для людей, которые их делали и пользовались ими, это были всего лишь горшки.

– А для чего их использовали? – спросил Брунетти. – Изначально.

Она пожала плечами.

– Для чего люди вообще используют горшки: хранят рис, носят воду, держат зерно. У этого, со зверем, есть крышка, значит, то, что они там держали, надо было защитить, скажем, от мышей. Предположительно рис или пшеницу.

– Насколько они ценны? – спросил Брунетти.

Она села на диван и положила ногу на ногу.

– Не знаю, как на это ответить.

– Почему?

– Потому что нужно, чтобы был рынок, тогда будет и цена.

– И что?

– А для этих вещей нет рынка.

– Почему нет?

– Потому что их так мало. Тот, что в книге, он в музее «Метрополитен» в Нью-Йорке. Еще, может быть, три или четыре в других музеях в разных частях света. – Она прикрыла глаза на секунду, и Брунетти представил, как она перебирает списки и каталоги. Когда она открыла глаза, то сказала: – Я могу назвать три: два на Тайване и один в частной коллекции.

– И все? – спросил Брунетти.

Она покачала головой.

– Все. – Но потом добавила: – По крайней мере, на выставках и в коллекциях, о которых что-то известно.

– А в частных коллекциях? – спросил он.

– Теоретически возможно. Но кто-нибудь из нас скорее всего прослышал бы об этом, и в литературе нет никаких упоминаний об иных находках. Так что я думаю, что довольно спокойно можно считать, что других нет.

– Сколько может стоить один из музейных экспонатов? – спросил он, потом объяснил, когда увидел, что она закачала головой: – Знаю, знаю, я понял из сказанного вами, что точную цену установить нельзя, но можете ли вы предположить, какова примерно могла бы быть цена?

Ей пришлось подумать над ответом. Поразмыслив, она сказала:

– Цена будет такая, какую назовет продавец или какую захочет заплатить покупатель. Рыночная цена в долларах – сто тысяч? Двести? Еще больше? Но цен на самом деле нет, потому что слишком мало вещей такого качества. Это целиком зависело бы от того, насколько покупатель захочет купить предмет, и от того, сколько у него денег.

Брунетти перевел эти цены в миллионы лир: двести миллионов, триста? Прежде чем он завершил свои размышления, она продолжила.

– Но это лишь для гончарных изделий, для ваз. Насколько я знаю, ни одна из фигур солдат не пропадала, но если бы это случилось, то тут уж действительно никакой цены не назовешь.

– Но ведь владелец смог бы их выставлять, не так ли? – спросил Брунетти.

Она улыбнулась.

– Боюсь, что есть люди, которые не стремятся ничего показывать публике. Они просто хотят владеть. Не знаю, движет ими любовь к красоте или собственнический инстинкт, но поверьте мне, есть люди, которые просто хотят, чтобы вещь находилась у них в коллекции, даже если ее никто не увидит. Кроме них самих, конечно. – Она заметила скептицизм в его взгляде и добавила: – Помните того японского миллиардера, который желал быть похороненным со своим Ван-Гогом?

Брунетти вспомнил, что читал что-то об этом в прошлом году. Писали, что человек купил картину на аукционе, а потом написал в своем завещании, что хочет быть похоронен с картиной, или, если посмотреть на это с другой стороны, картина должна быть похоронена с ним. Он припомнил, какая буря разразилась тогда в мире искусства.

– Но ведь в конце концов он отказался от этой идеи, не так ли?

– Да, так писали, – согласилась она. – Я никогда не верила в эту историю, но упомянула про него, чтобы дать вам понять, какие чувства могут некоторые люди испытывать к своей собственности, как могут верить, что право владения, а не красота – абсолютное мерило или главная цель коллекционирования. – Она тряхнула головой. – Боюсь, что не слишком хорошо объясняю, но, как я уже говорила, для меня это все не имеет смысла.

  57