Последние отзывы

  158  

Итак, волей случая посланный Бонапартом в Эттенгейм жандарм, который при любых других обстоятельствах послужил бы лишь зеркалом, отображающим положение вещей, имел свое собственное мнение. Выехав из Парижа в твердой убежденности, что Жорж ждал именно герцога Энгиенского, он вообразил себя избранником судьбы, который должен пролить свет на великий заговор. И начиная с этого момента, он видел вещи только под таким углом.

Прежде всего он подтвердил, что герцог Энгиенский вел в Эттенгейме жизнь, полную интриг, что он действительно где-то пропадает под предлогом охоты, но истинной причиной его отлучек является подрывная деятельность.

Принц утверждал, что никуда не выезжает из Эттенгейма, но слухи о его отлучках распространились очень далеко. Даже его отец, принц де Конде, писал ему из Англии: «Мой дорогой сын, одни нас уверяют, что полгода назад вы побывали в Париже, другие — что только в Страсбурге. Согласитесь, было бы несколько бессмысленным рисковать своей жизнью и свободой, ибо ваши принципы, и с этой точки зрения я совершенно спокоен, запечатлены в вашем сердце так же глубоко, как и в нашем».

Принц отвечал так: «Дорогой папа, надо очень плохо меня знать, чтобы утверждать или пытаться кого-то убедить, что я могу ступить ногой на территорию республики в каком-то ином качестве, чем. то, что было даровано мне судьбой. Я слишком горд, чтобы склонить голову. Первый консул может уничтожить меня, но ему не удастся меня унизить»^[118].

Судьба уготовила герцогу еще один страшный поворот. Когда жандарм поинтересовался окружением принца, он выяснил, что чаще всего герцог общается с двумя английскими посланниками: сэром Френсисом Дрейком из Мюнхена и сэром Спенсером Смитом из Штутгарта. Они довольно часто, несмотря на расстояние, приезжали в Эттенгейм. Кроме того, его навещали также английский комиссар, полковник Шмидт и генерал Тьюмери. В устах немца, с которым беседовал жандарм, Тьюмери прозвучал как Тюмерье. Чтобы превратить Тюмерье в Дюмурье, достаточно было изменить две буквы, что жандарм и не преминул сделать. В его депеше имя генерала Дюмурье заменило имя генерала Тьюмери, вследствие чего пребывание герцога на берегах Рейна приобрело зловещий смысл. Отныне Франция оказалась в кольце заговора: Моро в Париже был его центром, Жорж и Пишегрю действовали на Западе, Дюмурье — на Востоке. Окруженной со всех сторон гражданской войной Франции оставалось только защищаться.

В то время — не знаю, сохранился ли этот порядок в наши дни, — офицеры жандармерии, независимо от того, чье задание они выполняли, всегда направляли копию своего рапорта генеральному инспектору, и, более того, этих офицеров никогда не использовали в делах, требовавших совершенной секретности.

Два рапорта эмиссара Бонапарта прибыли с одной почтой: один был адресован генералу Монсею, второй — Реалю. Г-н Реаль являлся к первому консулу два раза в неделю, а генерал Монсей — каждое утро. И вот, придя в свой обычный час, Монсей тут же отдал рапорт жандарма первому консулу. Эффект был ужасен: Бонапарт узрел вооруженного Бурбона у ворот Страсбурга, и, чтобы войти во Францию, этот Бурбон дожидался только его, Бонапарта, гибели. Принца, единственного, кому хватило мужества взяться за оружие для защиты интересов монархии, окружал целый штаб эмигрантов и, сверх того, английские посланники, английские комиссары и, наконец, Дюмурье, еще больший англичанин, чем сами британцы. Бонапарт быстро распрощался с Монсеем, но оставил рапорт у себя и приказал никого не впускать.

Монсею было поручено передать Фуше, двум консулам и г-ну Реалю приказ явиться в Тюильри к семи часам вечера.

Бонапарт на семь часов уже назначил аудиенцию Шатобриану. Поэтому он велел своему новому секретарю, г-ну Меневалю, написать записку автору «Гения христианства» с просьбой перенести встречу на девять часов.

Фортуны двух гениев — Бонапарта и Шатобриана — вели себя по-разному. Они оба родились в тысяча семьсот шестьдесят девятом году, и обоим уже исполнилось по тридцать два^[119]. Им, родившимся в трехстах лье друг от друга, суждено было встретиться, сблизиться, расстаться и снова встретиться. Они росли, не зная друг друга. Бонапарт учился за высокими и суровыми стенами колледжа, подчиняясь тем строгим правилам, в которых воспитываются генералы и политики. Шатобриан бродил по песчаным откосам в обществе ветров и волн, его единственной книгой была Природа, а единственным наставником — Господь, — великие учители всех мечтателей и поэтов.

  158