6 
– Да? Странно, твоя побитая физиономия мне тоже кажется смутно знакомой. Хотя видеться мы с тобой нигде не могли, разве что здесь, в Лабиринте. Тебя как зовут, между прочим? А то мы так и не познакомились.
– Диего, – ответил Кантор, поскольку из всех его имен это было самое простое и распространенное, и опознать его по нему было сложнее всего. Однако на собеседника оно почему-то произвело ненормально сильное впечатление. Он замер, уставившись на Кантора изумленным взглядом человека, до которого с трудом доходит нечто непостижимое, и переспросил:
– Диего дель Кастельмарра? Это ты и есть? У тебя еще раньше была цветная татуировка на плече?
– Ну… да, – неуверенно ответил Кантор, сомневаясь, стоило ли признаваться, и недоумевая, откуда его так хорошо знают в других мирах.
– Ну, у тебя талант – попадать в неприятности! – воскликнул мальчишка, вскакивая с земли. – Объясни, где тебя держат, я попробую кое-кому свистнуть.
– Но как?.. – растерялся Кантор. – Ты же в другом мире!
– Это моя проблема, ты объясни… Так, чтобы это было доступно для человека из твоего мира, а я передам.
– Да объяснить-то несложно, я видел, куда меня везут. Большое уродливое здание на Четвертой улице, с вывеской «филиал оружейного магазина» или что-то в этом роде. Все это в Новом Капитолии, в Голдиане. И в здании полно вооруженной охраны, разумеется.
– Хорошо, – кивнул лохматой головой мальчишка. – Постарайся не выходить из Лабиринта как можно дольше, но к тоннелю не торопись. Я уже побежал.
Он развернулся и припустил через стадион, только кроссовки замелькали. Кантор проследил, как он промчался сквозь королевскую ложу, как будто она была совершенно нематериальна, и вспомнил, что так и не спросил почтенного мэтра, как же его зовут. Поскольку кричать ему вслед было как-то поздновато, Кантор в последний раз проверил прочность ремней и узлов, поднялся и неторопливо побрел прочь, размышляя, где он, в самом деле, мог раньше встречаться с этим странным парнишкой? Ведь он Кантора вспомнил, значит, все-таки встречались. Что это с его памятью, в самом деле? Последние мозги отшибли, что ли? Не вспоминается, хоть ты сдохни. Или это было тогда же, когда и все остальное, что не вспоминается? Или все это просто шуточки Лабиринта, и никакого мальчика на самом деле не было, а он тут развесил уши и ждет помощи неизвестно откуда?
* * *
– Зачем? – тихо всхлипнул Мафей. – Кому это понадобилось? Она что, ненормальная? Или ее заколдовали?
– Кто знает, ваше высочество, кто знает… – горестно вздохнул мэтр Истран. – Разумеется, господин Флавиус со временем все выяснит, но какое это будет иметь значение…
Шеллар оглянулся и приподнялся. Это оказалось совсем легко, словно его тело ничего не весило. И, как ни странно, никто этого не заметил, никто не бросился с радостным криком обниматься, и вообще, казалось, все присутствующие смотрели сквозь него. Он огляделся еще раз и понял причину странной легкости и неадекватной реакции окружающих. Он действительно ничего не весил и его никто не видел. Поскольку вся его весомая и видимая часть продолжала неподвижно покоиться на кровати, и, похоже, даже не дышала.
– Это месть, – тихо сказал Чен, задумчиво вертя в пальцах отравленную иглу. – Месть по-хински. Особо изощренная и жестокая. Как совершенно верно заметил уважаемый мэтр, от маффа не существует противоядия, поэтому его обычно используют, чтобы заставить жертву умирать долго и мучительно.
– Но она же целилась в меня? – растерянно сказала Кира. – Я-то что ей сделала?
– Да, конечно, – грустно кивнул мистик. – В том и состояла особая изощренность мести. Возможно, вам, как и другим вашим соотечественникам, непонятны наши традиции, и вы считаете эти традиции вздорными и извращенными, но все же возьму на себя смелость объяснить. Хинская мудрость гласит, что смерть не является самым страшным наказанием за что бы то ни было. Есть много людей, которые смерти не боятся, и есть множество вещей, которые страшнее смерти. Поэтому такой незатейливый способ мести, как убийство, столь популярный в Мистралии, в Хине считается примитивным и не делает чести мстителю. Убийство допустимо лишь в том случае, если объект мести трус и больше всего на свете боится именно умереть. В остальных случаях высокое искусство возмездия состоит в том, чтобы найти или же придумать такой способ, который заставит жертву страдать сильнее всего. Я осмелюсь предположить, ваше величество, что вашему супругу было бы гораздо больнее видеть, как умираете вы, чем умирать самому.
6 
