9 
– Когда-то Моррель был корифеем. Но мир не стоит на месте. Теперь Моррель не заметит новаторской работы, даже если она укусит его за ж… – Только теперь он обернулся и одарил Мэйсон дерзкой мальчишеской улыбкой. – Но волноваться не стоит. Мы его уговорим.
Последнюю фразу он произнес, доверительно понизив голос. Он возбуждал ее все сильнее. Теперь Мэйсон смотрела на него с особой пристальностью. В его темных глазах плясали веселые огоньки, словно приглашая поиграть. Она не могла решить для себя, следует ли понимать тот озорной огонек как непристойное предложение, или это у него такое природное обаяние. Как бы там ни было, сексуальный магнетизм в нем был развит настолько, что у Мэйсон участилось дыхание. Лицо его при пристальном рассмотрении было словно соткано из причудливых контрастов. С одной стороны, он был элегантен, с другой – в нем было нечто грубо чувственное. Особенно это касалось его рта. Для женщины такая комбинация была убийственной. Глядя на эти губы, такие полные, такие откровенно плотские, Мэйсон поймала себя на том, что облизывается.
– Художница была моей сестрой, – сказала она, лишь бы за что-то зацепиться.
– Я знаю. Мне про вас говорили.
Он на какое-то время задержал взгляд на Мэйсон, по достоинству оценил увиденное и снова уставился на картину. После неловкой паузы Мэйсон решилась спросить:
– Вы назвали эту работу откровением. Что вы имели в виду?
– Я хочу сказать, что это один из самых необычных примеров авторского взгляда, что мне довелось видеть.
Мэйсон старалась ничем не выдать своего возбуждения.
– Почему вы так думаете? – спросила она как можно небрежнее.
– Во-первых, еще ни один художник не передавал тревожность современной жизни так образно и живо. Задний план каждой из представленных тут работ скрывает угрозу – образы уродливы, гротескны, ужасны. И в то же время ее страстная техника, выразительность цвета – все это превращает уродство в красоту.
У Мэйсон подпрыгнуло сердце. Он понял именно то, что она старалась передать!
– Более того, угроза заднего плана в дальнейшем нейтрализуется центральной фигурой. Это всякий раз молодая женщина. Все эти женщины лучатся красотой, чистотой, силой духа и сознанием собственной чувственности, которая преобразует нищету и ужас мира, что их окружает. Вначале картины кажутся пессимистичными, но чем больше смотришь на них, тем очевиднее становится, что они полны надежды, что они по-настоящему жизнеутверждающие. Посмотрите на эту. Явно здесь изображены катакомбы. Женщину окружают ряды человеческих черепов. Слишком настойчивое напоминание о бренности жизни. И в то же время, смотрите, какая в этой работе мощь. И в свете этой художественной мощи даже неизбежность нашего конца кажется красивой.
У Мэйсон сердце колотилось как бешеное. Ее собеседник вновь обратился к автопортрету:
– Но меня больше других пленяет эта работа. Она изобразила себя в месте, которое мне кажется местом сражения. Ужас войны заставил ее опуститься на колени, сорвал с нее одежды. И все же она поднимается с колен, восстает из пепла и дарит нам эту самую загадочную из улыбок. Что она хочет нам сказать?
Мэйсон отвела взгляд от портрета и посмотрела прямо ему в глаза.
– Скажите мне.
– Она говорит нам, что красота искусства может помочь выйти за пределы нашего мира, полного ужаса, и даже сделать сам мир чище и лучше. Едва ли такое послание могла оставить женщина, решившая убить себя. Но в этом и состоит ее трагедия. Она преуспела в своей миссии, но так и не узнала об этом. – Он печально покачал головой. – Жаль, что я не знал ее при жизни. Тогда бы я смог сказать ей, каких замечательных высот она достигла.
Мэйсон не верила своим ушам. Впервые в жизни ее поняли, приняли, оценили.
– Кто вы? – едва слышно спросила она.
– Я? Никто.
– Вы критик? Или вы сам художник? Он хохотнул раскатисто, густо.
– Я не критик, не художник и даже не собиратель. Я просто, так сказать, близок миру искусства. Можете назвать меня ценителем. Но я узнаю шедевр, если его увижу.
– Но у вас должно быть имя.
Он улыбнулся. Мелькнул ослепительный ряд ровных зубов.
– Гаррет. Ричард Гаррет.
протянул Мэйсон руку, и ее рука потерялась в его широкой ладони. Прикосновение его твердой и теплой ладони заставило ее вздрогнуть от возбуждения.
– А вас зовут?.. – Гаррет пришел Мэйсон на помощь, ибо последняя, словно онемев, молча продолжала держать его руку.
9 
