6 
«Используя силу, ты лишь придаешь блеск…»
Неожиданно в толпе людей, машущих флажками на противоположной стороне улицы, Цуда заметил старика. Тот ласково улыбался ему и покрепче стягивал на груди свой ветхий соломенный плащ.
«Не бойся, я не оставлю тебя…»
* * *
Такой способ передвижения цесаревичу нравился, тем более конный экипаж все равно не уместился бы на узенькой улочке Оцу. Про себя Николай подивился глупости японцев — а если нужно везти что-то тяжелое? — и оглянулся. Ехавший в следующей коляске принц Георгий помахал ему бамбуковой палкой, которую только сегодня утром купил на базарчике у дома мэра Оцу.
Николай помахал в ответ рукою и поправил котелок.
Мимо проплывали ликующие лица горожан и бесстрастные — полицейских, следящих за порядком. Этикет запрещал им поворачиваться к русскому наследнику спиной, потому наблюдать за толпой было делом крайне сложным. Никто не должен был находиться на вторых этажах зданий, это тоже запрещалось этикетом; все обязаны были снять головные уборы и закрыть зонты. Николай увидел, как плюгавый старикашка в плаще из соломы запоздало стащил с головы платок, и подумал, что за это опоздание вполне могут наказать. Если заметят… Впрочем, полицейский как раз смотрел на цесаревича, и Николай едва сдержал совершенно неуместное желание подмигнуть везучему старичку.
Через мгновение цесаревичу было уже не до этого.
* * *
«Если во время полировки слишком сильно на нее нажать, работу можно испортить…»
Цуда Сандзо решительно воздел над головой саблю и сделал шаг вперед. Вряд ли кто-то из стоявших рядом увидел в этом движении угрозу заморскому гостю — скорее, они подумали, что полицейский таким образом приветствует процессию. Но Цуда бросился к приблизившимся коляскам, лихорадочно соображая, кто же из сидящих там — сын русского царя. Может быть, вон тот здоровяк с тросточкой? Или этот, с усиками, в смешной европейской шляпе?! Раздумывать было некогда, и полицейский свернул к ближнему из русских — тому, который с усиками. Он надеялся, что не ошибается.
* * *
Николай не успел отвести взгляда от приветливо улыбающегося старичка, как почувствовал сильный удар по голове. Первой мыслью было, что его задела низко свесившаяся ветвь одного из тополей, которые в большом количестве росли по краям дороги, но тут же он увидел перекошенное лицо японского полицейского, замахнувшегося саблей, рукоять которой держал обеими руками.
— Что?! Что тебе?! — закричал цесаревич, чувствуя, как по щеке сбегают горячие струи. Полицейский, ясное дело, не отвечал, да и не до бесед теперь было. Потому Николай выскочил из раскачивающейся коляски и, зажав рукою рану и успешно уйдя от очередного удара сабли, помчался по улице. Вокруг с воплями разбегались в разные стороны перепуганные японцы, включая и полицейских. Позади отчаянно ругался матом по-русски принц Георгий.
Николай прибавил скорость и нашел в себе силы оглянуться. Чертов японец несся следом, размахивая своим жутким оружием, но его — о, радость! — настигал Георгий. В несколько прыжков догнав злоумышленника, принц огрел его своей бамбуковой тростью, и японец пошатнулся. Воспользовавшись этим, на преступного полицейского набросился один из рикш, подхватил неожиданно оброненную им саблю и ударил ею по спине. Злодей упал, разбросав руки в стороны.
Затем окровавленного пленника потащили куда-то за ноги, но, что с ним сталось дальше, Николай уже не увидел: добрый доктор Рамбах появился откуда-то со своим чемоданчиком и уже причитал над раной.
— Что там? — спросил Николай.
— Все хорошо, все хорошо, — бормотал доктор, останавливая кровотечение. Вокруг толпились свитские, полицейские, простые японцы. Кто-то плакал, кто-то, как князь Барятинский, испуганно успокаивал остальных, верный себе Эспер Ухтомский строчил в блокнот.
«Поди, этому было бы интересно, чтобы меня убили: то-то вышел бы финал у его книги о плавании «Азова»!» — подумал Николай и улыбнулся.
* * *
«Я нисколько не сержусь на добрых японцев за отвратительный поступок одного фанатика. Мне так же, как прежде, любы их образцовый порядок и чистота, и, должен сознаться, продолжаю засматриваться на гейш, которых издали вижу на улице».
Сделав очередную запись в дневнике, Николай потрогал повязку. Нужно сказать, сейчас рана болела куда меньше, чем свежая татуировка, но то и дело кружилась голова. Впрочем, доктор Рамбах объяснил это легким сотрясением мозга и не уставал дивиться тому, что удар саблей случился так счастливо и не нанес тяжелых повреждений. Тем не менее решено было тотчас возвращаться домой.
6 
