8

Тут она и вправду заглянула в колодец

Тут она и вправду заглянула в колодец, почувствовала, как дрожат пальцы, прижатые к закраине, а живот подводит, словно при падении. Перед ней открылась длинная черная кишка, которая, должно быть, вела куда-то в самые глубины; волосы на затылке жгли кожу, руки делали такие движения, будто она плыла в воздухе, пока вдруг в отверстии, похожем на дымоход, не показался опять все тот же бульвар — знакомые тротуары, стены домов-часовых, стоящих вдоль дороги. Она услышала собственные испуганные шаги, немного поколебалась и наконец решила подойти к стенам поближе, потрогать их, рассмотреть как следует детали, украшения, штукатурку. Теперь стены выглядели куда крепче, вернее, реальнее или материальнее, чем прежде, — ничего общего с недавним искаженным и размытым изображением — как облако в луже, — словно и проспект, и фронтоны, и уличные фонари, и роботы в витрине до сих пор оставались лишь беглыми эскизами и только теперь чья-то рука завершила рисунок, и он стал точным и четким.

Нынешний город ударил ее по всем пяти чувствам, разом притупив их. Чувства перестали справляться с тем, что им полагалось воспринимать и осваивать: город подсовывал рисунки на дверях, которые до нынешней ночи казались бессмысленными каракулями; он лоскутами швырял в воздух запах зеленых деревьев, которым обоняние Алисии прежде почему-то тупо пренебрегало; ребра зданий стали острыми и враждебными, как кинжалы; лица статуй покрылись морщинами и корчились в гримасах, хотя раньше эти лица выглядели невыразительными и однообразными, совершенно неотличимыми друг от друга; каждая из звезд, осыпавших нынче покров ночи, была не такой, как другие, то есть была единственной и не смогла бы затеряться среди изморози созвездий и светящихся окошек; тени от фонарей теперь уже не походили на грубые черные ошметки, у них возникли тонкие, газообразные оттенки — от серого до смоляного. Да и лаковые башмачки Алисии теперь куда ярче отливали металлическим блеском, сама же она в нынешнем сне бодрствовала как никогда раньше — и даже вдруг испугалась: а что, если тот, прежний, город в действительности уже исчез, преодолев все заслоны и ограждения, и она, не отдавая себе в том отчета, находится по другую сторону границы? Она совершенно трезво фиксировала каждую свою мысль — версии и догадки сменяли друг друга, иногда сливаясь, как тропки, безошибочно выводящие к главной дороге: если сон и бодрствование различаются только степенью четкости картин, то город по праву заслуживает, чтобы его причислили к преддверию верхнего мира, того самого, где существуют зубные щетки и кофе, а также ритуал утреннего завязывания галстука перед зеркалом. Она шла медленно, упиваясь звуком каждого своего шага и внимая многоголосому эху, которое подошвы ее туфелек будили, касаясь тротуара. Она остановилась перед окном и увидела там подвижные тени — тени курили и читали, кавалеры приглашали дам на танец. Алисия обследовала боковые улочки, о существовании которых раньше не подозревала и которые, покружив, привели ее в изначальную точку. Она прошла мимо Дворца Муз, обсерватории, академий и министерств. Кусая губы и не решаясь шагать быстрее — хоть и очень хотелось, — она наконец достигла огромной площади: площадь показалась еще больше, чем всегда, еще пустыннее и луноподобнее. Уходящие вдаль здания выглядели кладбищем бесконечных фасадов, где навязчиво повторялись все те же ровные цепочки окон и ниш — пока их не скрадывало расстояние. Она услышала змеиный свист ветра, почувствовала, как он играет своими острыми кинжалами у нее перед лицом. В центре площади ее ждал ангел — он напоминал монарха, принимающего наследников, претендентов на престол. По мере того как она приближалась, ангел вырастал, тяжелел, превращался в неподвижную черную птицу. Подойдя, она хотела заглянуть ему в глаза, но взгляд ангела был занят другим: он скользил поверх крыш и башен и тонул в ночи, словно посылал куда-то сигналы своей непостижимой воли. Алисия не чувствовала страха. Она произнесла имя ангела — Махазаэль, — четко выговаривая каждую букву, выбитую на знакомом пьедестале. Потом у нее опять закружилась голова — и ночь тоже закружилась перевернутой воронкой, куда постепенно втянуло все звезды; тут Алисия поняла, что ее настойчиво призывают в иное место. Она снова почувствовала на лице дыхание спящего зверя, и ее снова засосало в трубу. Упала она уже с другой стороны — в трясину простыней, и снова — горьковатый вкус слюны, снова переполненная пепельница. Глянув на красные цифры, она увидела, что было без четверти пять.

  59