очень нудно 
18 
Как точно эти слова описывают его ситуацию! До сих пор в его жизни было лишь время, чистое, бесполезное время. Только с третьего февраля началась его собственная жизнь. С Юлией. В день его рождения.
Когда он услыхал, как врач пробормотал «перелом основания черепа», а один из полицейских сказал вполголоса «значит, экзитус», в его сознании зашевелились основные формы глагола «exire» – «exeo, exii, exitum», не далее как вчера он устраивал опрос по ним в восьмом «б». В глаза лезли абсолютно второстепенные мелочи: белые резиновые перчатки врача, обтрепанный край его куртки, пузырьки герпеса на верхней губе одного из санитаров, шарнир складных носилок, которые санитары разложили возле столика красного дерева.
Врач, мужчина за сорок с необычайно тихим голосом, рыжими волосами, собранными в хвост, и бесчисленными веснушками на бледном лице, пошептался с полицейским, крупным и широкоплечим, с короткими седыми волосами, в роговых очках. По приезде он представился как старший лейтенант Шталь. Крутя в руках форменную фуражку, он подошел к Йону:
– Господин Эверманн? Приношу мои соболезнования. Я сообщу коллегам из «крипо».
– Из криминальной полиции? – удивился Йон. – Зачем?
– Таковы правила в случаях с летальным исходом, – ответил Шталь. – Но мы в любом случае останемся с вами до прибытия коллег.
Санитары опять сложили носилки и вынесли их из дома. Врач закрыл свою сумку и протянул руку Йону.
– Может, вам что-нибудь оставить? – еле слышно осведомился он. – Успокоительное?
Йон помотал головой. С порога он наблюдал, как врач сел в машину, как санитары засунули в нее носилки и захлопнули дверцы. Как уезжала машина с выключенной синей мигалкой и сиреной. Торопиться было уже некуда.
Когда он уже закрывал входную дверь, к нему подошел Тимо.
– Мне, честное слово, жалко, что так получилось с вашей женой, – пробормотал он и бросил взгляд на кухню, где за столом сидели двое полицейских и заполняли какие-то бумаги. – Эти типы меня выспрашивали, что я тут застал. Я ответил, что ничего не видел. Так ведь оно и есть. Когда я пришел, она уже лежала там. – Он нагнулся к Колумбусу, который терся о его ноги, и погладил рыжую шерстку. – Могу я вам еще чем-нибудь помочь?
– Нет, – ответил Йон. – Спасибо тебе.
– Все нормально. – Казалось, он хотел добавить что-то еще, но лишь поднял на мгновение руку и вышел из дома. Комиссар криминальной полиции Маттисен, корпулентный мужчина одних лет с Йоном, выразил соболезнования. Со стороны его напарницы, веретенообразной особы с лицом мыши-землеройки, – свое имя она прошепелявила невнятно, – ничего подобного не последовало. Полицейские устроились в зимнем саду. Землеройка забралась на любимый стул Шарлотты и приступила к ведению протокола. Делала она это левой рукой. Йону пришлось еще раз описать, как все произошло.
– Врач констатировал, что ваша супруга находилась в состоянии алкогольного опьянения, – сказал Маттисен.
– Это правда.
– Она была алкоголичкой?
Йон выдержал приличную паузу, потом сказал:
– Я не знаю ваших критериев. Во всяком случае, она пила каждый день. Как многие в этой стране.
Землеройка подняла глаза от своего блокнота. По ее лицу Йон понял, что она винит его в пьянстве Шарлотты. Он твердо выдержал ее взгляд.
– Сегодня она начала пить особенно рано, – продолжал он. – Чинзано. Бутылка, должно быть, валяется где-то в прихожей. Жена держала ее в руке, когда…
Маттисен встал.
– Тогда покажите нам, где именно она споткнулась. Сможете?
– Только сначала я помыл бы руки, – ответил Йон.
Он воспользовался гостевым туалетом, чтобы не проходить мимо Шарлотты. Пристально всмотрелся в свое отражение в зеркале. Выглядел он как обычно.
Когда он вышел из туалета, полицейские уже перешли в холл. Нагнувшись над Шарлоттой, комиссар вполголоса переговаривался с Землеройкой. «Признаков нет». Больше Йон ничего не сумел различить. Гуськом они поднялись мимо Шарлотты наверх. Первым Маттисен, за ним Йон. Землеройка замыкала цепочку. Йон спиной ощущал ее неодобрительные взгляды.
При виде разгромленного кабинета широкая физиономия Маттисена скривилась, и он пробормотал:
– С ума сойти можно.
– Из-за чего вы ссорились? – спросила Землеройка; она сказала «шшорилишь». Впервые она обратилась непосредственно к Йону; ее голос звучал как у капризного ребенка.
– Она возмущалась, что я слишком много работаю.
18 
