25 
— Если мы заметим какого-нибудь зверя вон на том склоне, придется лезть на самое дно каньона. А потом добираться до леса через эти чертовы овраги. При этом мы потеряем из виду зверя и легко можем свернуть себе шею. Здесь слишком круто. Эти лощины, такие безобидные с виду, похожи на ту, в которую мы как-то угодили ночью по дороге в лагерь.
— Да, кажется, дело дрянь, — согласился Старик.
— В совершенно такой же местности я охотился на оленей, — это было к югу от Лесной речки в Вайоминге. Склоны слишком крутые и неровные. Просто жуть! Завтра мы поплатимся за свое безрассудство.
Мама не жаловалась: Старик привел нас сюда, он нас отсюда и выведет. У нее была одна забота — как бы сапоги не натерли ноги. Уже сейчас она ощущала легкую боль, и это было единственное, что ее беспокоило.
Я продолжал распространяться о предстоящих трудностях, и мы вернулись обратно в темноте, угрюмые, сердясь на Друпи. Костер ярко пылал, раздуваемый ветром, а мы сидели у огня, наблюдали восход луны и слушали вой гиен. После нескольких стаканчиков виски будущее представилось нам уже в менее мрачном свете.
— Друпи клянется, что это хорошее место, — сказал Старик. — Правда, вел он нас не сюда, а куда-то дальше. Но он уверяет, что и здесь ничуть не хуже.
— Я люблю Друпи, — сказала Мама. — Я ему доверяю.
Друпи подошел к костру в сопровождении двоих африканцев с копьями в руках.
— Ну, в чем там дело? — спросил я. Африканцы что-то залопотали, а потом Старик сказал:
— Один из этих молодцов уверяет, что сегодня за ним гнался огромный носорог. Конечно, в такую минуту всякий носорог покажется огромным.
— Спросите у него, какой длины был рог. Африканец показал, что рог был длиной с его руку. Друпи ухмыльнулся.
— Ну ладно, ступайте, — сказал Старик.
— Где это произошло?
— Ах, где-нибудь «в той стороне», — ответил Старик. — Вы же знаете. Там, где всегда происходят подобные вещи.
— Ну и чудесно. Мы ведь тоже собираемся куда-то «в ту сторону».
— Самое главное, что Друпи не унывает, — сказал Старик. — Он, видимо, уверен в успехе. Это его затея, ему и отвечать за нее.
— Да, но лазить по горам придется нам с вами!
— Подбодрите же вашего супруга, — обратился Старик к Маме. — Он даже меня способен привести в уныние.
— Может, поговорим о том, как метко он стреляет?
— Нет, еще рано. И я вовсе не расстроен. Просто я уже бывал в подобных переделках. Ну, да ничего, нам это на пользу. А вы, батенька, поменьше бы хорохорились!
На другой день я убедился, что был совершенно неправ, когда ругал местность.
Мы позавтракали спозаранку и двинулись в путь еще до восхода солнца. На холм за деревушкой мы поднялись гуськом — впереди шел местный проводник с копьем, за ним Друпи с моим ружьем и флягой, за Друпи — я со спрингфилдом. Старик с манлихером, Мама, довольная тем, что она, как всегда, идет налегке, М'Кола с двустволкой Старика и второй флягой, а в самом хвосте — два местных жителя с копьями несли брезентовые мешки с водой и ящик с провизией. Мы решили переждать полуденную жару где-нибудь в тени, а в лагерь вернуться только поздно вечером. Приятно было взбираться на этот холм по утреннему холодку — совсем не то, что вчера на закате, когда раскаленные камни и земля еще дышали дневным зноем. Тропинка, по которой, видимо, постоянно ходил скот, прежде очень пыльная, сейчас была влажной от росы. Вокруг виднелось много гиеньих следов, а когда тропинка вывела нас на серую каменистую гряду, с которой открывался вид на глубокое ущелье, и дальше пошла по его краю, мы заметили на одной из пыльных площадок под скалой свежий след носорога.
— Он только что прошел, — сказал Старик. — Должно быть, они бродят здесь по ночам.
Внизу виднелись макушки высоких деревьев, росших на дне ущелья, а в просвете между ними блестела вода. Впереди был крутой холм и лощины, уже обследованные нами накануне. Друпи и местный проводник, тот самый, за которым гнался носорог, о чем-то пошептались, потом начали спускаться по крутой тропе на дно ущелья.
Мы остановились. До тех пор я не замечал, что моя жена хромает, а теперь вдруг вспыхнула супружеская ссора, и оба мы, переругиваясь шепотом, пришли в праведное негодование, под которым таилась давняя досада из-за всяких башмаков и прочей обуви, которую невозможно было носить, а теперь причиной были ее тесные сапоги. Правда, они жали уже меньше, потому что мы обрезали спереди толстые и короткие шерстяные носки, которые она надевала поверх обычных, а потом и вовсе сняли их, после чего сапоги стало можно носить. Но при спуске с крутого склона эти испанские охотничьи сапоги опять надавили ей в пальцах, и теперь снова начался старый спор о размере сапог и о том, правильно ли поступил сапожник, на сторону которого я в свое время встал, сперва чисто случайно, потому что был за переводчика, а потом стал горячим приверженцем его теории, и мне казалось, что он поступил по всем законам логики, сделав за счет носка припуск в пятке. Но теперь сапоги жали, и это было сильнее всякой логики, и тут был бесполезен довод, что новые сапоги всегда жмут первые несколько недель, покуда не разносятся хорошенько. Теперь, когда толстые носки были сняты, она осторожно сделала несколько шагов, пробуя, не давит ли грубая кожа на пальцы, и спор наш прекратился, и ей вовсе не хотелось выглядеть страдалицей, а напротив, хотелось держаться бодро, чтобы понравиться мистеру Дж. Ф., а я стыдился, что вел себя как последний подлец из-за этих сапог и сунулся со своим праведным негодованием, когда ей было больно, и вообще стыдился праведного негодования, какое когда-либо испытывал, и, остановившись, шепнул ей об этом, и оба мы растянули лица в улыбке, и все было опять в порядке, и сапоги тоже, без толстых носков они стали гораздо удобнее, и я теперь ненавидел всех праведных идиотов и в особенности одного отсутствующего американского друга, чувствуя, что только сию минуту сам перестал быть таким и, уж конечно, никогда больше не буду, и поглядывал на Друпи, который шел впереди, а тем временем мы спустились с длинного склона по тропе на дно ущелья, где росли толстые и высокие деревья, и дно его, которое сверху казалось узкой бороздой, раздалось вширь, а внизу, меж деревьев, текла река.
25 
