Мы осторожно посмотрели друг на друга, не зная, смеяться или нет нашему внезапно возникшему соперничеству, но тут мы увидели, что Тудлс и Тесса вывалили на кровать постельное белье Ноубла. Их самих и след простыл — вероятно, отправились на кухню дегустировать все четырнадцать видов мороженого.
Для Ноубла они выбрали белый и коричневый: белое покрывало с узором из овальных римских монет, на которых красовались профили мужчин в лавровых венках; темно-коричневые пододеяльник и простыни, коричневые шторы в белую полоску. В ванной, которую Ноублу предстояло делить с Тудлсом, жуков не было — были коричневые полотенца и алебастровые, с грубой резьбой мыльницы.
С комнатой Ноубла мы покончили к полуночи. Зевая, мы полюбовались плодами наших трудов.
— У меня никогда не было такой комнаты, — тихо проговорил Ноубл.
Я решила, что, если он вздумает пустить слезу, я его пну.
— Для полного счастья не хватает только голой рыжей девчонки под одеялом, — добавил он.
Я едва не рассмеялась от облегчения.
— Ну, если это «девчонка» для тебя, то она должна быть рыжей сверху и седой снизу.
Ноубл одарил меня таким взглядом, что я пару раз моргнула, и заверил, что в любое время готов продемонстрировать, что совсем еще не стар.
Уверена, он пошутил. Наверное. Как бы там ни было, я поспешно ретировалась в свою комнату и заперла дверь на замок. Спустя десять минут вниз по лестнице прогрохотал Форд. Интересно, что он весь вечер делал в одиночестве? Я уже сказала ему, что было бы здорово, если б он записал ту историю, которую рассказал за ужином. Судя потому, каким успехом пользуются книги о Гарри Поттере, он мог бы преуспеть в детской художественной литературе. Ну, точнее, псевдохудожественной.
На следующее утро мы завтракали блинами. Ноубл напек много блинов. Гору блинов. Я предполагала, что он намесил достаточно теста для того, чтобы накормить двадцать восемь мужчин, но вслух спрашивать не стала.
Не знаю точно, кому это все пришло в голову и кто все это начал — впрочем, скорее всего Тессе, — но к концу завтрака уже полным ходом шло обсуждение вечеринки, которую мы устроим в субботу вечером.
Если честно, идея с вечеринкой вызывала у меня противоречивые чувства. Вдруг Рассел позвонит и пригласит меня куда-нибудь в этот день? Мне придется отказать ему, и я буду чувствовать себя ужасно. Я представила, что буду в прескверном расположении духа и со злости вылью целый кувшин пунша на голову Форду Ньюкомбу.
Я точно знала, что если что-нибудь и вылью, то именно ему на голову, потому что, когда сегодня утром я спускалась по лестнице. Форд выбежал мне навстречу — да, выбежал! — и заявил, что в Университете Северной Каролины нет преподавателя по имени Рассел Данн.
Конечно, я бросилась защищать Рассела. А что мне еще оставалось делать? Форд стоял передо мной и всем видом говорил: я же тебя предупреждал! Ненавижу эту его манеру! Ни один наркоман на свете не получал большего кайфа от дозы, чем Форд Ньюкомб — оттого, что изобличил Рассела Данна во лжи. Передо мной.
Мне отчаянно хотелось столкнуть Форда с лестницы. Однако я не стала предпринимать никаких физических действий — просто напустила на себя самый надменный вид и сообщила ему, что я все это давно знаю и Рассел мне все объяснил. Разумеется, ничего он мне не объяснял.
Так что во время завтрака меня буквально разрывало на части. Одна моя половина не хотела никакой вечеринки, потому что мне придется на ней присутствовать. Другая отчаянно хотела, чтобы вечеринка состоялась. И если Рассел меня пригласит погулять, я смогу сказать, что занята. Пусть знает, что свидание с Джеки Максвелл надо планировать заранее.
Но у меня было не особенно много времени, чтобы думать о Расселе Дане, потому что Ньюкомбы — а я уже начинала считать Тессу одной из них — планировали Вечеринку. С большой буквы. Не закуски и напитки, а настоящую Вечеринку.
И знаете что? Я почувствовала себя бесполезной.
Потому что у Ноубла талант готовить на двадцать восемь человек, у Тудлса и Тессы талант оформлять интерьеры, у Нейта талант мастерить и строить, а у Форда — за все платить. А мне просто нечего было делать — ну разве что все это фотографировать. Я носилась вокруг с фотоаппаратом и всех щелкала, а потом отправилась в студию проявлять. Несколько снимков получились удачно. Однако такого, как в тот раз с Тессой, не повторилось. Я сделала пару снимков Тудлса, спящего сидя с открытыми глазами, но когда проявила и напечатала, у меня мурашки побежали по спине: он выглядел мертвым. Я повесила их на стену, хотя на самом деле они мне не понравились.