143 
— 30 августа 1968 года, — сказал Мэтт.
— Да, — подтвердила Марта. — 30 августа 1968 года.
Все началось еще днем, когда Бонда объявила Фрэнку, что беременна. В тот день меня не было дома. Моя знакомая заболела и попросила меня посидеть с ней. Но много лет спустя Люк подробно, слово в слово, рассказал мне о том, что тогда произошло. В тот же день эта женщина рассказала Люку то, чего не знала даже я. Могу только догадываться, что Фрэнк говорил об этом с парнями из… — Марта с усилием сглотнула, точно проталкивая в горло ком, — «Золотой шестерки», а один из них передал его слова Бонде.
— От кого? — взревел Фрэнк. Как обычно, он был пьян.
— От одного мужчины! — крикнула в ответ Бонда. — Настоящего, каким тебе ни в жизнь не стать!
— Я с тобой разведусь, — заявил Фрэнк. — И расскажу в суде, какая ты на самом деле. Через что я с тобой прошел…
Бонда расхохоталась ему в лицо.
— Ты подашь на меня в суд? С какой стати, папаша? У тебя же нет доказательств. — Внезапно она бросила взгляд на Люка, молча стоящего в дверях спальни, и в ее голове, похоже, что-то щелкнуло. — Ах ты, проныра! — выпалила она. — Так это ты все подслушал? Мало тебе было целыми днями шпионить за этим несчастным дебилом Гасом?
— Да тебе никогда не сравняться с ним умом! — возмутился Люк. — Он и умнее тебя, и богаче.
— Как ты со мной разговариваешь? — повысила голос Бонда, и ее глаза зловеще блеснули. — Фрэнк, ты уже рассказал своему уродцу правду о его матери?
— Замолчи, Бонда, предупреждаю тебя. Ты еще не знаешь, что я могу с тобой сделать.
— Подумаешь, напугал! — издевательски протянула она. — Что, парень, струсил? Давай спроси его про свою мать.
— Заткнись! — перебил Фрэнк и кинулся на нее, но пошатнулся и упал, его нога застряла между стеной и печкой, которую топили углем.
Бонда презрительно оскалилась, остановив взгляд на изуродованной губе Люка.
— Фрэнк познакомился с твоей матерью в каком-то баре в Новом Орлеане. И пожалел ее, потому что губа у нее была точно как у тебя. Ее, конечно, зашили, но все равно было видно, и вдобавок она едва не разродилась прямо в баре. Тобой.
Люк перевел взгляд на лежащего на полу отца, и когда понял, о чем говорит Бонда, от потрясения побелел.
— Люк… — ласково начал Фрэнк и протянул руки, но самостоятельно подняться так и не смог.
Люк попятился, в ужасе глядя на протянутые к нему ладони.
— Фрэнк Маккалум тебе такой же отец, как Гас, на котором ты помешался, — с ухмылкой заключила Бонда. — А вдруг Гас и есть твой настоящий отец — кто знает? Хочешь знать, что стало с твоей матерью? Она не умерла сразу после того, как ты родился, пышных похорон ей не устроили, что бы там ни плел тебе Фрэнк все эти годы: едва увидев тебя, она завизжала, разрыдалась и сбежала. Она видеть не могла твое уродливое лицо.
Темные маленькие глазки Бонды злорадно блестели.
— Фрэнк пожалел тебя, вот и привез сюда, в эту забытую Богом дыру, и спрятал, чтобы никто на тебя не глазел. — Она повернулась к Фрэнку, беспомощно распростертому на полу. — Ты пригрел уродца, родившегося от неизвестной потаскухи, а он полюбил какого-то тупого фермера больше, чем тебя.
Бейли зажала рот ладонью, представив себе, каково было гордому Джимми выслушивать эти безжалостные слова.
— После этого Люк сбежал из дома и где-то пропадал три дня, — продолжала Марта. — А к тому времени как он вернулся, все уже было кончено. Гас Вентерс был мертв. Повешен.
— В моем сарае… — тихо выговорила Бейли.
— Нет, на ветке тутового дерева, что растет у тебя за домом.
Бейли сжала руку Мэтта. На ее прекрасном, удивительном тутовом дереве!
— Вы сказали «повешен», — уточнил Мэтт. — Значит, это было не самоубийство?
— Нет. Его повесили. Это сделала… — она опять судорожно сглотнула, — «Золотая шестерка». Все шестеро в то лето были в городе, Фрэнк собрал их и сказал… — Марта на миг отвернулась, а когда заговорила вновь, ее голос дрожал. — Мой сын Фрэнк собрал всех и сказал, что милый, добрый, ни в чем не повинный Гас Вентерс… что он… — Марта была вынуждена умолкнуть. — Фрэнк сказал, что Гас изнасиловал Люка.
— Господи помилуй! — вырвалось у Бейли.
— Когда на рассвете я вернулась домой, Фрэнк был жалким и страшным зрелищем. Скорчившись на полу, он плакал навзрыд. Хуже того, он держал в руке пистолет. Хотел застрелиться. Я не могла понять, что с ним, что случилось. Я расспрашивала, жив ли Люк, не пострадал ли он, но Фрэнк только заливался слезами и твердил: «Хуже. Еще хуже». Но мне казалось, что если Люк жив и невредим, значит, все не так уж плохо. Мне удалось отнять у него оружие, но Фрэнк был вдобавок сильно пьян, поэтому я поспешила на кухню, варить кофе. В ведерке с водой было пусто, поэтому я бросилась к колодцу. Через несколько минут я услышала выстрел и только тут вспомнила, что по глупости оставила пистолет на кухонном столе. Уронив ведро, я побежала в дом, потому что сердце сразу подсказало мне, что мой единственный сын убит.
143 
