очень нудно 
66 
— Что же произошло за эти два года? Что привело тебя в Местре? — спросил Брунетти.
— Я заболела. Воспалением легких, наверное. Ненавижу холод, — проговорила она, невольно вздрагивая от одной мысли об этом. — Пока я лежала в больнице, бар сгорел. Поговаривали, что поджог. Не знаю, но надеюсь, что так и было. А когда пришло время выписываться, пришел Франко. — Сказав это, она кивнула куда-то влево, будто была уверена, что именно там, за стенкой, его и держат. — Он заплатил по всем моим счетам и привез в Местре. С тех пор я на него и работаю. — Она допила кофе и поставила чашку на поднос.
Брунетти слышал подобные истории бессчетное количество раз, но впервые он не уловил в рассказе ни единой нотки жалости к себе, ни единой попытки представить себя жертвой неумолимых обстоятельств.
— Скажи, а он, — Брунетти тоже кивнул в направлении соседней комнаты, хотя Франко, как потом выяснилось, находился через коридор от них, — он имел какое-то отношение к бару в Милане или здесь, в Местре? Или к Эдуардо?
Она уставилась в пол:
— Я не знаю.
Брунетти молчал. Тогда она добавила:
— Мне кажется, он меня купил. Или мой контракт.
Она подняла глаза на Гвидо и спросила:
— Зачем тебе это знать?
Брунетти не счел нужным ее обманывать.
— Мы нашли телефон того бара, в котором ты сейчас работаешь, в ходе другого расследования. Теперь пытаемся выяснить, как это может быть связано с нашим делом.
— А что это за расследование?
— Этого я тебе сказать не могу, — ответил Брунетти, — но пока что оно не имеет отношения ни к тебе, ни к Эдуардо, ни к твоей истории.
— Можно задать тебе вопрос? — проговорила она.
Когда он слышал подобное от Кьяры, то, как правило, говорил, что спросить-то можно, только это не значит, что он ответит. На сей раз он сказал:
— Конечно, спрашивай.
— А это никак не связано с тем… — она запнулась, подыскивая слова, — то есть с теми из наших, кто помер за это время.
— Кого ты подразумеваешь под «нашими»? — спросил Брунетти.
— Шлюх, — пояснила Мара.
— Нет, никак, — тут же ответил он, и она поверила. — Почему ты спрашиваешь?
— Да так. До нас всякие слухи доходят. — Она потянулась к подносу, взяла бутерброд и откусила маленький кусочек, потом рассеянно стряхнула с груди крошки.
— Какие слухи?
— Всякие, — сказала она и откусила еще кусок.
— Мара, — Брунетти пытался нащупать правильный тон, — если ты хочешь мне что-то рассказать или о чем-то спросить, это останется между нами.
Он замолчал на мгновение и добавил, прежде чем она успела что-либо произнести:
— Если, конечно, речь не идет о преступлении. А так можешь смело делиться со мной, чем хочешь, и задавать любые вопросы, — это не выйдет за пределы комнаты.
— Не для протокола?
— Не для протокола.
— Как тебя зовут? — спросила она.
— Гвидо.
Она улыбнулась, сообразив, что он представился своим настоящим именем.
— Стало быть, Гвидо-сантехник?
Он кивнул.
Мара откусила еще кусочек бутерброда.
— Всякие слухи доходят, — проговорила она, проглотив его и снова стряхивая крошки. — Знаешь, когда что-то случается, молва распространяется быстро. Так что всякое, бывает, услышишь, но никогда не помнишь толком ни где слышал, ни от кого.
— Что именно ты слышала, Мара?
— Что кто-то убивает таких, как мы. — Едва выговорив это, она тряхнула головой. — Нет, не так. Не убивает. Но много наших умирает.
— Не понимаю, в чем разница, — сказал Брунетти.
— Помню, была одна девчонка. Имени не знаю, худенькая такая, из Югославии. Летом с собой покончила. Потом еще Аня, из Болгарии, тоже счеты с жизнью свела. Худышку я не знала, а вот с Аней была знакома. Она никому не отказывала.
Брунетти сообразил, о каких преступлениях идет речь, и он точно помнил, что полиция не смогла установить даже имен жертв.
— И еще эта история с грузовиком. — Мара замолчала и взглянула на комиссара. В голове Брунетти мелькнуло какое-то воспоминание, но очень смутное.
Не дождавшись его реакции, она продолжила:
— Одна моя знакомая слышала, она забыла где, что в том грузовике перевозили девушек сюда, в Италию. Откуда, не помню.
— Они ехали сюда, чтобы заниматься проституцией? — спросил Гвидо и тут же пожалел об этом.
Она подалась назад и замолчала. Взгляд стал совсем другим, будто подернулся пеленой.
— Я не помню, — отрезала она.
По голосу Мары Брунетти понял, что контакт с ней потерян, что его вопрос мгновенно оборвал ту тоненькую нить взаимопонимания, которая связывала их минуту назад.
66 
